Алтайские робинзоны | страница 38
Шура старался об этом не думать, чтобы не дать отчаянию овладеть собой. Ведь если полное отчаяние, значит смерть, а он не хотел умирать.
От затхлого, насыщенного вредными газами воздуха у Шуры начала кружиться голова. Он потерял счет времени, перестал понимать, идёт он или кружится на одном месте, и подвигался всё медленнее и медленнее. Вот он споткнулся и упал. Хотел встать — и не мог: ни руки, ни ноги не повиновались, в ушах звенело. Тогда он пополз. Но глаза закрылись сами собой, и голова упала на мокрый камень.
«Смерть», — громко сказал кто-то над ним.
Шура пришел в себя, но не открыл глаза. Легкий свежий ветерок приятно обвевал его лицо. Ослабевшая память медленно восстанавливала последние события.
Неужели правда, что он, Шура, под землей? Может быть, это он читал Жюль Верна и заснул? Может быть, он лежит в своей постели? Сейчас ом откроет глаза и увидит знакомые обои с синими разводами, тюлевую шторку на окне, возле которого стоит его кровать.
И Шура открыл глаза. Темно и страшно. Нет, это не сон, это действительность.
Снова откуда-то повеял ветерок. Шуру охватило страстное желание во что бы то ни стало выбраться отсюда и жить, жить! Он пощупал — камень был почти сухой, ручеек исчез. Шура протянул руку в одну сторону и наткнулся на каменную стену, протянул в другую — тоже. Он не знал, день или ночь сейчас и сколько времени он находится в подземной пещере, не мог вспомнить, в какую сторону шел.
Опять ветерок. Напряженно и радостно ловил Шура волны свежего воздуха. Несомненно, где-то совсем близко был выход на землю. Он пополз в ту сторону, откуда, как ему казалось, проникал чистый воздух, и стукнулся головой о низкий потолок прохода. Песок и мелкие камешки посыпались на голову, в глазах запрыгали оранжевые искры. Прижавшись к самой земле, как кошка, он все же пополз дальше, и прохладный ветерок, какой бывает на земле перед рассветом, все сильнее дул ему навстречу. Стало светлее, впереди замерцали яркие звездочки, Шура не сразу сообразил, что он видит ночное небо. А когда догадался, то чуть не вскрикнул от радости. Он рванулся вперед. Это неосторожное движение чуть не погубило его: ноги скользнули в пустоту, и он, едва успев схватиться за ветки какого-то растения, повис над пропастью. Не помня себя, с нечеловеческим усилием взобрался он на выступ, с которого соскользнул, и долго сидел, закрыв глаза, отдыхая от напряжения и страха, наслаждаясь чувством свободы.
Когда открыл глаза, небо уже посерело, звезды стали не такими яркими, и теперь хорошо было видно, что он сидит на небольшом выступе. Склон спускался вниз почти отвесно.