Ветер утих, когда мы опустились ниже в каньон, воздух чуть потеплел. Я не завидовала тем, кто жил внизу летом, у них не было нашего свежего ветра, но зимой это место было приятнее и более защищенным. И все же я была лишь в ночной рубашке и походном плаще, скоро мои ноги и руки были ободраны и онемели от холода.
— Далеко еще? — бросила я через плечо.
— За тем выступом, — автоматически сказала она.
Я замерла и развернулась, уперев кулаки в бедра.
— Что? — спросила она.
— Так ты говорила, когда мы возвращались с поля, — сказала я.
— Так и есть, — сказала она.
Раздраженно выдохнув от укола ностальгии в животе, я повернулась и пошла вперед.
Но дом был не за выступом, конечно. Как иначе. Мы шли еще час, а потом тропка соединилась с большой тропой, все еще держащейся у стены каньона, но достаточно широкой, чтобы два мула могли идти бок о бок.
— Наверх, — мама указала на горку, что вела к вершине каньона.
Я была удивлена, что мы шли в поселение ниже Ступеней к Звездам, хотя дворец скрывал край вершины. Народ каньона строил дома на естественных выступах в стенах, разделяя Каллаис на районы, известные как плиты. Некоторые плиты были широкими, там были трава и деревья, а некоторые прижимались к трещинам так тесно, что дома напоминали колонии, построенные друг над другом. В такое время и в таких условиях не спали только ранние пташки, зевали, спускаясь в снегу к общим грудам бревен. Пока они нами не интересовались, но я все равно скрыла голову капюшоном, пряча свой звездный обруч.
Снег начал утихать, когда мама утомленно сказала:
— Плита Хвоста.
Я посмотрела на дорогу, поднимающуюся по стене каньона. Собрав остатки сил, я пошла наверх, бедра горели. Мы миновали можжевельники, упрямо цепляющиеся за камни, и маленький ручей, что журчал по склону. Наконец, тяжело дыша, мы добрались по укрытия на выступе. Эта плита была из маленьких, но населена не так густо, как некоторые. Здесь было около тридцати индивидуальных домов. Посередине было общее пространство, место небольшой рощи берез, их черно-белые стволы выделялись среди снега. Несколько коз ходили там и грызли замерзшие ветви.
Дом мамы был на самом краю, дальше строить не позволял острый угол камней. Крыша ее дома спускалась почти до земли на дальней стороне дома, зато остальная часть спускающегося края принадлежала ей. Четыре приземистых улья стояли в стороне от двери, утепленные на зиму соломой. Она была не первым жителем, слабые петроглифы на каменном потолке говорили, что семьи жили в этом доме поколениями — картинки изображали их дела, сложности, радости и многих женщин, рожавших детей.
