— Не здорово живешь? Вы хотите сказать, что он был болен, когда писал это? Может быть, временное умственное расстройство, а? — Фикенвирт заметно ободрился.
— Нет, я хочу сказать, что в его словах есть доля истины.
— Не может этого быть! Как вы не понимаете? В книге я исхожу из моего понимания психологии народов. Оно — основа моего… Weltanschauung.[17] Я строю свое исследование по немецкому научному методу. Прежде всего — философская идея. Затем вы подыскиваете факты, которые подтверждают ее. Затем вы опровергаете чужие теории и истолковываете те неприемлемые факты, которые не подтверждают вашей теории.
— То есть, вы их не истолковываете, а перетолковываете? — сказал Мертон.
— Их надо отрицать — таков метод всей научной работы в Германии.
— Таков и метод Гитлера в его книге «Моя борьба».
— С точки зрения метода и структуры его книга не вызывает возражений. Но Weltanschauung Гитлера я отвергаю. В особенности его расовую теорию. Одна из моих бабушек была еврейка.
Несколько дней Фикенвирт был сильно озабочен так неожиданно возникшим затруднением — это всем бросалось в глаза. Он бился над ним сам и надоедал окружающим, хватая за пуговицу всякого, от кого надеялся получить помощь. В конце концов его усилия были вознаграждены.
— Я решил задачу! — объявил он за обедом. Глаза его сияли за очками. Мрак сомнений и терзаний рассеялся, уступив место безоблачной радости.
Он достал из кармана свои карточки.
— Затруднение было искусственного характера. Все мы ложно поняли Эмерсона. Вот слушайте, я перечитаю его слова. Что он говорит? «Я прихожу к заключению, что сапог англичанина ступает по земле тверже, чем всякий иной». Внимание! О чем так одобрительно говорит Эмерсон? О сапоге англичанина. Он отдает должное превосходному качеству английской обуви, которая всегда высоко ценилась во всем мире. Англия славится хорошими фабричными изделиями, ибо англичане — материалисты и утилитаристы.
Я напишу особую главу об этом мнимом затруднении, изложу, кстати, историю английской обувной промышленности. Это будет очень интересно.
* * *
В мирной атмосфере обычного труда и радостного предвкушения «вечера с дамами» вдруг словно бомба взорвалась.
Первым признаком, что в доме что-то неладно, была неожиданная перемена в поведении Порпа. Однажды утром он заглянул в комнату, где работал Халлес и другие, сказал «хелло!» и тут же ретировался. Писатели в недоумении подняли брови и снова склонились над своими машинками. Однако через несколько минут голова Порпа опять вынырнула из-за двери. Он осклабился, спросил: «Все в порядке, а?» — и скрылся.
