Голос.
Я полезных перспектив
Никогда не супротив!
Я готов хоть к пчёлам в улей,
Лишь бы только в колефтив!»
Леонид Филатов «Про Федота-стрельца, удалого молодца»
— Смотрите! Синяя луна! — крикнул кто-то.
Звёзды погасли, взошла яркая синяя луна,
и все лица, обращённые к ней, стали голубыми…
Евгений Велтистов «Гум-Гам»
Подлетел к концу промозглый ноябрь, месяц, который пережить Янке было всегда труднее всего. Надежды на любое, хоть мало-мальское тепло утеряны, а впереди маячит лишь призрак беспощадной зимы. Но в этом году, видимо, всё шло наоборот. Ноябрь пролетел незаметно и безболезненно.
Весь день Шмындрик был в ударе. Утром кто-то из старшекурсников предложил позировать:
— Хочешь описаться с ног до головы?
Шмындрик, поломавшись для приличия, не скрывая радости, дал понять, что согласен на всё! Его вежливо пригласили зайти после занятий в мастерскую выпускников, а значит, он получил пропуск в закрытый мир для избранных, где за плотно задёрнутыми, чёрными шторами творится нечто — то ли эзотерическая мистерия, то ли изощрённая оргия.
Группа молодых людей обоего пола, весь световой день, созерцают обнажённые тела, называя их учебными постановками, а изображения аппетитных бесстыдниц в сексуально зовущих позах — работой. «Мужикам-художникам нужно за вредность молоко выдавать!» — не раз восклицал Армен, весьма встревоженный подобной перспективой истязания его пышноцветущей плоти.
Когда пятый курс вывешивал в коридоре выставку своих «обнажёнок», то становилось ясно, что не все работы отвечают высоким критериям одухотворённого искусства. Среди авторов встречались откровенные троечники, а то и вовсе неуспевающие по всем предметам лодыри. По этой причине неподготовленному, стыдливому человеку трудно было пройти мимо подобного вернисажа, не опустив глаз. В период экспозиции храм искусств напоминал небогатый, но популярный публичный дом, а вся атмосфера словно пропитывалась манящими ароматами возбуждающих духов из секс-шопа.
— Господа, айда в нумега! Я уже с мамзельками договогился! — нарочито картавил неуёмный Цесарский, выражая общеприподнятое настроение.
Счастье Шмындрика, с нетерпением ожидающего своего дебюта модели, не смогло ускользнуть от всеразрушающего ока Цесарского:
— Слушай, Шмындр, давно хочу тебя спросить, ты голубой?.. — в повисшей тягостной паузе-туче одногруппники кидали в Цесарского тяжёлые, как булыжники, взгляды, — …тюбик, говорю, голубой не брал?
Шмындрик проглотил обиду, но ожидание праздника ушло. Он заметно скис. Стал суетливее, чем обычно, беспрестанно ронял то резинку, то карандаш, без причины снимал и надевал свои стильные очки, часто моргая. Внутри у Янки словно сжалась огромная пружина. Сама того не ожидая, она решила заступиться за жалкого и униженного Шмындрика:
