Здесь голос нашей собеседницы сделался вполне нормальным и даже где-то приятным, когда она на мой вопрос о состоянии больного ответила, улыбнувшись:
— Самое страшное позади. У него был сильный сердечный приступ — спазм коронарных сосудов. Мы его, этот спазм, купировали, то есть сняли. Завтра, если все будет хорошо, переведем в кардиологию, в обычную палату. Несколько дней понаблюдаем. Потом решим окончательно, что делать дальше.
Она помолчала, словно размышляя, говорить нам или нет, потом сказала:
— Такое ощущение, что он пережил какое-то сильное неожиданное потрясение. Могло с ним такое быть?
— Могло, — сказал Матвей честно.
— Амнезию лечат психическим воздействием, — сказала врачиха. — Если бы мы узнали какой стресс её вызвал, мы бы создали похожую ситуацию… Это должно помочь. Лечение подобного подобным.
— Мы попробуем, — сказал Матвей.
— Скажите, доктор, — не заметили ли Вы у пациента на коже чего-нибудь странного? — спросил я.
Она вскинула на меня глаза в изумлении.
— Ну, родинка на шее…
— А ниже?
— Вы что, издеваетесь? — Она снова начала злиться.
— У него на боку, — сказал я, — слева, где сердце, я, когда делал ему искусственное дыхание, заметил такой странный продолговатый след. Вы видели его?
— Видела.
— Ну и что это такое?
Она помолчала, раздумывая.
— Мы и сами не знаем… Странное образование. Шрам — не шрам. Ожог — не ожог. То ли это врожденное, такое родимое пятно, то ли гематома своеобразная, — сказала она. — Мы даже консилиум собирали, когда милиционер приходил.
— Какой милиционер? — обеспокоился Матвей.
— Вихрь Иван Петрович, — сказала докторша.
— А он приходил? — спросил Матвей.
Она молча кивнула.
— Ну и что спрашивал?
Она испуганно оглянулась, потом сказала, понизив голос:
— Просил не разглашать в интересах следствия…
— Ах вот даже как! — удивился Матвей. — А с Васильевым он говорил?
— Не положено, — сказала она.
Наша собеседница вдруг заторопилась.
— Вы вот что, граждане, — объявила она официальным голосом. — Вы приходите через пару дней. И мамане его скажите. А-то она все телефоны оборвала. Ему сейчас покой необходим…
Я открыл рот, чтобы спросить её, какие передачи можно приносить больному, но она пригласила рукой:
— Идите себе с Богом. Через пару дней все станет ясно.
И мы, не успев сказать ей «до свидания», оказались за коридорной дверью, на которой было написано: «Отделение интенсивной терапии».
— Подумай только, ничего не помнит! Придется нам самим разбираться, что с д′Артаньяном нашим случилось, — сказал Матвей.
