На развилке в рваной шубейке топтался мужичишка. «Ну так и есть, — догадался Кузьма, — соглядатай батюшкин».
Мужик замахал руками. Кузьма остановился.
— Далече? Не подвезешь? — заглядывая в кошеву, попросился он.
— Садись, да поживее, — поторопил Кузьма. — Есть мне время с тобой…
— Боюсь скорой езды, — отмахнулся мужик и сошел с перекрестка.
Отъехав с полверсты, Кузьма огляделся. На дороге никого не было. Кузьма развернул коня, объехал село и посмотрел на выезде с другой стороны, нет ли «попутчика». Глухими переулками подъехал он к дому, где ждала его Ульяна.
— Оставаться нам тут ни минуты не следует, — бережно усаживая в кошеву и укрывая тулупом Ульяну, пояснил Кузьма.
— Отец Ванифатий, — встревожилась Ульяна, — у этого проныры на затылке глаза.
— Не должно бы, — успокаивал Кузьма Ульяну. — Теперь кого ему караулить, раз я домой уехал.
— Ой, Кузя, ты бы знал, как я перепугалась, я и сейчас вся дрожу.
— Теперь нас ни одна рука не достанет. За ночь проскочим Еловку, Зуево, к утру, бог даст, — Березово. У меня там надежные люди. Это последняя обжитая наша пристань. Отдохнем. Одеть ведь тебя надо, не будешь ведь в шубе да в тулупе все время ходить. А в ночь нагоним и няньку с братьями.
— Боюсь я, Кузя, а ну как отец по этой дороге кинется.
— Теперь я тебя никому не отдам!
Ульяна прижалась к Кузьме, а он, полуобняв ее, тронул коня. И все ему было нипочем, все было ему подвластно.
— В Сибирь по Владимирке гонят, а мы по доброй воле летим…
— А я сегодня во сне полезла в сундук за подвенечным платьем и крышкой отшибла палец, Кузьма.
— Который?
Кузьма взял ее руку в свою.
— У сороки боли, и вороны боли…
И ничего на свете Ульяне больше и не надо. Не надо, и все.
Свой обоз Кузьма с Ульяной нагнали уже в другой губернии. Кони не торопясь трусили рысцой по безлюдной, без конца и края дороге. На возах, как горшки, торчали три головы. Как видно, и на возу заметили Кузьму, остановились, пососкакивали с саней, замахали руками.
— Все сердце изболело, — попеняла Кузьме няня Клаша, а Ульяне так обрадовалась, что не отпускала от себя. И какой трогательный и глубокий был смысл в этой нечаянной, печальной и задушевной встрече.
Няне Клаше нездоровилось, но она перемогалась, стараясь не показывать виду, чтобы не стать обузой и не задержать всех. Ей все мерещилась погоня.
Первую тысячу верст Кузьма вел свой обоз осторожно, осмотрительно. Но чем дальше Московский тракт втягивался на Восток, в Сибирь, тем больше глазам и душе открывались величественные просторы, поражали своим радушием люди. И легенды о дикости, вероломстве, ушкуйниках и разбойниках таяли как свечи. Кондовые, пахнувшие сосной деревни и села обычно располагались на самых видных местах у рек, и глядеть на них было одно удовольствие. Выбирали самую красивую избу, просились на постой. Отказа не видели, и кров, и стол. Не раз Кузьме хотелось осесть в одной из этих крепких деревень, но какая-то сила толкала и гнала все дальше и дальше. Только однажды в дороге Кузьма почувствовал себя в опасности. Мела поземка, и лошади устало тянули свои возы. Здесь, на дороге, их и обложили волки. Куда ни глянешь — зеленые огоньки мельтешат. Кони храпели и били ногами оглобли.
