Москва Полякова – это город, где живут люди, построившие свою судьбу на том, чтобы никому сознательно не делать зла. Своим фактом рождения в первопрестольной они отвечают за этот город, за его настроение и за его микроклимат, за то, чтобы зло в нём не восторжествовало. Таков Башмаков из «Замыслил я побег…», таков Свирельников из «Грибного царя», таков Кокотов из «Гипсового трубача», таков герой «Козлёнка в молоке». Им, может быть, чуть-чуть недостаёт пресловутой пассионарности, но она искупается их «старомодностью» и их позитивной чувствительностью. Москвич Полякова с детства потрясён величием своего города и охвачен желанием жить с ним в гармонии, поскольку он вечен, а рядом с вечностью надо выглядеть соответствующе. При этом Москва для него не что-то изолированное, с ней никак не сочетается новое словечко «мегаполис». Она многолика, в ней всё: и уют, и необъятность одновременно. Она – концентрированный образ страны. Через Москву герои Полякова постигают Родину, они не противопоставляют столицу глубинке, а, наоборот, умиляются их несходству как разности чего-то внутренне одного и того же. Вот фрагмент из «Гипсового трубача», великолепно характеризующий московскую неагрессивную наивность главного героя, литератора Андрея Кокотова:
Чтобы проветрить помещение, Андрей Львович с треском открыл балконную дверь, с прошлой зимы заклеенную бумажными полосами, затвердевшими от высохшего клея. Большая, во всю стену, лоджия выходила в парк. Достававшая до третьего этажа рябина уронила свои ярко-рыжие гроздья на металлические перила. Кокотов глубоко вдохнул грустный осенний воздух и стал счастлив. В эмалевом небе светило нежаркое солнце. Внизу уступами уходили вдаль три прямоугольных пруда, наполненные тёмной водой и белыми кудлатыми облаками. А дальше открывался настоящий русский простор с красно-жёлтыми лиственными и сине-дымчатыми хвойными перелесками, палевым жнивьём и фиолетовыми пахотами, простодушными деревеньками и золотой монастырской колоколенкой, похожей отсюда, издалека, на клубный значок, воткнутый в твидовый пиджачный лацкан. Андрей Львович ощутил вдруг в самых дальних, клеточных глубинах своего тела такую тоскливую любовь к этой земле, что тёплая слеза умиления скатилась, холодея, по щеке.
Однако, в отличие от своих толерантных домовых, сама московская вселенная писателя Полякова отнюдь не бездейственная. И её активность отнюдь не ограничивается тем самым скоблением в молодые сердца, о котором я писал выше. Да, она или проникает в соискателя её милостей, делая того своим достойным слугой, или же оставляет вместо себя тоскливую пустоту неудачникам, но в случае, если кто-то пытается покорить её грубо и бесцеремонно, она может стать безжалостной. В прозе Полякова этот конфликт показан с разных сторон, но он всегда есть, хоть порой и осознанно отведён на второй план. В первую очередь в связи с этим вспоминается повесть «Небо падших». Любопытно, что начинается действие не в Москве, а в Петербурге, в купе поезда, в нём два героя. Одному из них, из той самой породы застенчивых москвичей, отведена роль слушателя, второму, «крутому» бизнесмену Павлу Шарманову, – рассказчика и одновременно главного действующего лица разворачивающейся в его монологе истории. Он типичный покоритель Москвы, из тех, кто считает, что в Москве деньги лежат под ногами, и только высоколобые, избалованные и чувствительные москвичи могут их не замечать. Вот как он говорит о начале своего восхождения к бизнес-вершинам:
