Тад подозревал нечто не совсем естественное в столь бессмысленном смехе — это была форма истерии. Он понимал, что юмор очень редко, если это вообще возможно, сопровождает подобные вещи. На самом деле, весь случай располагал к прямо противоположной веселью реакции.
Нужно чего-то опасаться, может быть.
Ты опасаешься этой чертовой статьи в журнале? Это то, что ты все время вспоминаешь? Глупо. Бояться быть осмеянным своими коллегами по факультету английской литературы, разглядывающими эти картинки и думающими, что ты, бедняга, видимо, немного тронулся.
Нет. Ему нечего опасаться своих коллег и даже тех из них, которые жили на Земле, когда на ней еще разгуливали динозавры. Он, в конце концов, имеет кое-что, а также достаточно денег для того, чтобы начать жизнь — пусть и не всегда под звуки праздничных труб — профессионального писателя, если только он того пожелает (Тад не был в этом полностью уверен, поскольку, хотя всегда не очень вникал в бюрократические и административные стороны университетской жизни, он чрезвычайно увлекался чисто преподавательской деятельностью). Нет, поскольку он уже однажды прошел через пересуды коллег, нимало этим не озаботясь, несколько лет тому назад.
По-настоящему его заботило лишь то, что думают его друзья, а они, как и приятели Лиз, в некоторых случаях были и его коллегами по работе. Однако он был склонен надеяться, что именно близкие им люди легче всего догадаются, что это была лишь шутка, розыгрыш.
Если чего и следовало бояться, то...
— Остановись, — приказал его мозг тем сухим и жестким тоном, который сразу ставил на место его самых непослушных и самоуверенных студентов-старшекурсников, заставляя их бледнеть и умолкать после замечания Тада. Прекрати эту глупость немедленно.
Нехорошо. Этот голос был безотказным оружием против зарвавшихся студентов, но не имел никакого воздействия на самого Тада.
Он снова глянул на фото, в этот раз не обращая никакого внимания на выражение лиц жены и самого себя, исполнявших роль пары клоунов, которые разыгрывают хорошо отрепетированный трюк.
ДЖОРДЖ СТАРК
1975-1988
Не самый приятный парень
Это было причиной его опасений.
Эта могильная плита. Это имя. Эти даты. Эта мрачная эпитафия, которая, хотя и заставила его мычать от смеха, заложила еще кое-что под изнанку этого смеха.
Это имя. Эта эпитафия.
— В конце концов, неважно, — пробормотал Тад. — Сукин сын ныне мертв.
Но беспокойство оставалось.
Когда Лиз вернулась с умытыми и переодетыми близнецами, по одному на каждой руке, Тад снова перечитывал текст.
