— А как ты себе свою жизнь представляешь? — спросила, вдруг задумавшись, Светка.
— Буду играть! — сказал Букин. — Что же мне карбюраторы чинить?
Издалека доносился мотив джазовой мелодии. Южная ночь была жаркая. У Букина кружилась голова. Ему хотелось взять Светку за руку, но он не решался.
— А я босоножки люблю шить… А скоро научусь и сапоги с молнией! У человека должна быть любимая профессия…
— Моя профессия — футбол! Так и Гриша говорит… — сказал Букин негодующе, потому что так и не посмел взять Светку за руку.
— Ох-хохонюшки, — сказала Светка. — Уж лучше бы ты о Грише мне ничего не говорил. Я-то его раскусила…
— Как раскусила?
— А так, — сказала Светка. — Теперь я знаю, как он с девчонками обращается…
— Как? — пересохшими губами спросил Букин, жалея, что не спросил об этом своего старшего друга.
— Грубиян, а притворяется благородным. Жалости ни к кому нет. Одно слово — футболист. Не сеют вас, не пашут… — сказала Светка.
— Что ты понимаешь в футболе? — вскипел Букин. — Все равно мы с Гришей первые…
— Первачи! — сказала Светка с издевкой. — Но уж лучше бы ты на практику вместе с товарищами ходил. А то развратит тебя Гришка. И пойдете вы по жизни с перекошенными мозгами…
И Светка решительно встала, чтобы уйти.
— Это у кого перекошены? — взвился Букин. — У меня, что ли?
— У тебя! — сказала Светка. — И у Гришки! Больше ко мне не подходи! Я тебе все сказала, головастик! Прощай!
— Чава-какава! — сказал Букин разгневанно и тоскливо посмотрел на медаль-табличку. Но когда Светка хлопнула дверью общежития, Сева сорвался со скамейки и побежал следом. Если бы Светка остановилась и пожелала выслушать, то он в этот момент пообещал бы, что бросит футбол на всю жизнь. Но она ушла. А Букин хотел ее видеть.
— Молодой человек! — сказала басом толстая и мускулистая вахтерша, приподнимаясь навстречу бегущему Севе. — Гостей уже не принимаем! Особенно опосля десяти часов! Завтра приходите с паспортом или удостоверением!
— Какой паспорт? Какое удостоверение? — возмутился Букин. — Меня все знают! Я — Букин! Мне надо!
— Меня тоже все знают. Я — тетя Поля. Могу и в милицию позвонить, раз надо…
— Пусти, тетя Поля, по-хорошему! — сказал Букин, осердясь на вахтершу. — А то хуже будет!
— Ах, так! — тоже не на шутку рассердилась тетя Поля и, ухватив Букина поперек, поволокла к выходу. — Я таких букиных по сто выталкиваю за дежурство… Сказала — нельзя, значит — нельзя девушек беспокоить опосля десяти…
С этими словами она выбросила Севу на крыльцо. Никогда Букина не оскорбляли таким образом.
