Проходим сквер один раз, второй. Снова поворачиваем. Можно подумать, прогулка доставляет нам неслыханное удовольствие.
Похоже на игру. Кто первый проговорится. Все думают об одном и том же. Все знают, что будет сказано, и все равно молчат.
Казалось, что может измениться. Твои слова, так и останутся твоими. И сказать их придется тебе, а не кому другому. И все-таки ты ждешь, как если бы пришел кто другой и высказал за тебя все эти неприятные слова и пережил вместо тебя эти неприятные минуты.
— Давайте же решим окончательно: кто поедет встречать?
Димка с Сашкой молча выражают мне свое сочувствие. Как-никак начал все-таки я.
— Лично я — против, — говорит Димка достаточно громко, ловко поддает спичечный коробок ногой. Димка поддает его еще раз, затем еще…
— Может, хватит, — раздражаюсь я.
— Легче замечать ошибки у других, чем признавать их за собой, — говорит Димка. — Кто спорит, конечно, легче. Я своей причастности к этим ошибкам не отрицаю. Мне тоже неприятно.
— При т… т… твоем немногословии т… т… такая речь, почти подвиг.
— А ты все шутишь…
— С-серьезно. Мы знаем, ты хороший. П… п… принципиальный.
Димка недружелюбно косится на Сашку, зло поднимает воротник.
— Раз ты такой гуманный — вот иди и встречай. Ишь, раздухарился, — не может успокоиться Димка.
— Пускай тебя мой гуманизм не волнует… Я… я еще не высказался.
— Ну вот и валяй. А то насобачился в чужих предложениях запятые расставлять.
— Д… дурак ты.
— Ну ладно, ребята, мы тут для дела собрались…
— Так в-вот кое-кто не понимает.
— Если надо, я могу встретить. Но в душе против. — Димка делает глубокую затяжку.
— Что значит, надо… И то надо и другое надо… Весь вопрос, как лучше?
— Да поймите же вы наконец. Мы тут изворачиваемся, как его подлость оправдать. Дескать, не так поймет, тонкая натура, особый настрой души быть выше человеческой слабости. А он плевать на все хотел: и на наши рассуждения, и на Николая, и вообще на всех нас, вместе взятых.
Сигаретный дым чадит прямо в лицо.
— Вы что, забыли историю с экзаменами?
— Когда человек ошибается, ему все подверстывается под эту ошибку. Так тоже нельзя.
— При чем здесь ошибка, Саша?
— Мы ошибаемся, понимаешь — мы!.. А Тельпуговы не ошибаются. Тельпуговы сложнее. У них все рассчитано до мельчайших деталей. Он и вспылит для антуража, и видимость переживаний создаст, и оплошность допустит, разумеется, если это укладывается в формулу: «я, для меня, со мной, обо мне».
— Три года мы были вместе. Не так мало, чтобы пригнать или отвергнуть друг друга. Неужели все три года мы жили вслепую? Неужели так мало нужно, чтобы отказаться от утверждения — он мой друг.
