Обжалованию не подлежит | страница 71
Здесь никогда не бывает пусто. Давно бы следовало помыть окна. Почему везде грязные окна? Бесконечная галерея грязных окон. Здание охраняется государством — реликвия. Пыль истории не отмывается. Окна — тоже реликвия.
— Гражданин, вы в очереди или так?
— Я?.. Я, конечно, в очереди.
— Обыкновенную или срочную?
Это по инерции. Она даже не посмотрела текст.
— Срочную, самую срочную. Если можно, «молнию».
Молоток свирепо штампует. Трах — бланк в сторону. Трах — бланк в сторону.
— «Молния» в три раза дороже…
— Ничего, переживем. Лишь бы быстрее.
— Сочи. А это что?
— Санаторий «Волна».
— Так. А это?
— Сергею Тельпугову.
— Гражданин, сядьте и перепишите все отчетливо. Вас тысячи, а я…
— Правильно.
— Что — правильно?
— Вы одна.
«Сочи. Дом отдыха «Волна» Сергею Тельпугову.
У Лены несчастье с мамой. Организуй отъезд немедленно. Отправку подтверди телеграммой. Главпочтамт, до востребования — мне. Алексей».
Ну вот, теперь все. Можно и закурить.
Когда он уехал, казалось, все к лучшему. Последнее время мы часто ссорились. Вскоре ребята заскучали. Отчего? Не хватало его картавых песен. Или, как философски заметил Сашка, нам не хватало интима. А может быть, прав Димка? Мы привыкли быть вместе.
Не хочется об этом думать, но неминуемо наступит день, когда ты скажешь: «Сергей приехал». Это будет совсем другой день. Вместе с ним в твою жизнь придут неотвратимые обязательности, без которых жизнь не может существовать. Надо поздороваться. О чем-то говорить. Надо смотреть в глаза и улыбаться. Невпопад и искренне улыбаться.
В детстве самая маленькая тайна наполняет душу восторгом. Мы растем, наши детские годы уходят в прошлое, а тайны все так же тяготят нас, и только их груз становится более весом. А может, душой слабеем?
Утром пришла телеграмма. «Приезжаю тридцать первого. Тельпугов».
Перечитываем телеграмму по очереди.
— Нда… будто и не было ничего, — бросает Димка.
Не сговариваясь, выходим на улицу.
Пал Палыч Хлебников любил говорить афоризмами. А мы, зеленые первокурсники, восторженно таращили глаза и воспринимали откровение ректора словно высшую истину эпохи. «Как умно, как проникновенно. А главное, только для нас».
Однако прошел год, и все повторилось. Разочарование не было ошеломляющим. Пропал трепет, улетучилась восторженность, а истина, как и положено истине, осталась.
Мы неторопливо бредем по скверу. Обычному скверу, с четко расчерченными газонами, замысловатыми клумбами на этих газонах, где растет все, за исключением цветов. Тугая изгородь боярышника, десятка три тополей и столько же невпопад разбросанных кустов редколистной китайской сирени. Вот и весь сквер. Вид у зелени жухлый, подержанный. Радостной игры красок не наблюдается. Октябрь, слава богу! Какие краски! И только скамейки отсвечивают не ко времени сочной желтизной, голубизной, зеленью.