Затем были смерть Сталина, XX съезд партии, реабилитация миллионов «врагов народа». Иткинда к тому времени снова забыли напрочь.
Да и кто станет годами заботиться о сосланном скульпторе-старике, когда вокруг такое творится – послевоенная разруха, затем новая волна арестов 1948 года, когда только за общение с ссыльным «врагом народа» могли дать десять лет сибирских лагерей?
Как он жил в эти годы, чем, и жил ли вообще – никто не знал и не интересовался…
Поэтому, когда зимой 1956 года в алма-атинский государственный театр пришел бездомный восьмидесятипятилетний старик, никто не опознал в нем знаменитого скульптора Иткинда. В это время таких оборванных стариков, только что выпущенных из сибирских и казахских лагерей, было сотни тысяч. Часть из них рвалась из Сибири в свои родные города, в европейскую часть России, в Москву, Ленинград, Киев – к детям, к женам, к родственникам, но еще десятки, если не сотни тысяч уже никуда не спешили: у них не осталось в живых родных, их забыли, бросили или предали в свое время жены и дети…
Они бродили вокруг бывших мест заключения или ссылки в поисках работы. И все, по их словам, были до ареста знамениты. В Алма-Ате их было в 1956 году наводнение. Из карагандинских шахт, из медных рудников Джезказгана, из лагерей Актюбинска…
Нищий, неприкаянный, похожий на гнома или библейского пророка старичок просил директора Алма-Атинского театра взять его на работу кем угодно – ну хотя бы рисовать декорации или размалевывать задники. Он сказал, что теперь, когда с него сняли звание «врага народа» и запрет жить в больших городах, он все равно не поедет ни в Москву, ни в Ленинград – не к кому. А здесь, в Казахстане, он уже привык, обжился.
Директор театра не стал слушать «майсы» старика, но на работу его принял – маляром с окладом шестьдесят рублей в месяц и даже предоставил ему «жилье» – топчан под театральной лестницей, где обычно грелась у печки вахтерша Броня Ефимовна…
Два года старик лазил по театральным стремянкам, размалевывал задники и декорации для спектаклей по эскизам местного художника.
А в свободное от работы время бродил по окрестностям Алма-Аты и на попутных грузовиках и самосвалах приволакивал в театральный подвал огромные пни и коряги. Вскоре все алма-атинские водители грузовиков узнали, что в городском театре есть старый чудак, который за деревянную корягу или пень дает три рубля на бутылку водки. Само собой, пни и коряги стали прибывать в театр чуть не со всего Казахстана. И по ночам Исаак Иткинд, вооружившись резцом, молотком и стамеской, спускался в подвал и принимался за работу. Никто не мешал ему, никто, кроме вахтерши театра Брони Ефимовны, не слышал стука его молотка по резцу. И только через два года новый молодой художник театра заглянул в подвал и ахнул: он увидел два десятка уникальных деревянных скульптур, созданных наверняка крупным, если не великим мастером.
