и спустя мгновение,
Сильнее, тебе говорят!, в то время как я мысленно перебирал образы из Овидия – не было ли там персонажа, который превратился в персик, а если не было, не мог ли я придумать его, скажем, на месте незадачливых юноши и девушки, которые в своей цветущей красоте отвергли завистливое божество, обратившее их в персиковое дерево, и только теперь, спустя три тысячи лет, они получили то, что так несправедливо было отнято у них, и шептали,
Я умру когда ты закончишь, ты не должен заканчивать, никогда не заканчивай? Эта история настолько возбудила меня, что мгновенно я оказался на грани оргазма. Я почувствовал, что могу остановиться тогда же, или совершить еще одно движение и кончить, что в итоге и сделал, осторожно, целясь в краснеющую сердцевину разломленного персика, как будто совершал ритуал оплодотворения.
Это было сумасшествием. Я откинулся назад, держа в руках плод, благодаря бога, что не испачкал простыни ни соком, ни спермой. Помятый, истерзанный персик, словно жертва изнасилования, лежал на боку на столе, пристыженный, сочувствующий, страдающий и растерянный, пытающийся не пролить оставленное мной содержимое. Наверно, я выглядел примерно так же на его кровати прошлой ночью, после того как он кончил в меня первый раз.
Я натянул было майку, но решил остаться обнаженным и забрался под простынь.
Проснулся я, услышав, как кто-то открывает защелку на ставнях и затем закрывает их за собой. Как в одном из моих сновидений, он крадучись подошел ко мне, но не с целью застать врасплох, а чтобы не разбудить. Я знал, что это Оливер, и, не открывая глаз, протянул ему руку. Он взял ее и поцеловал, потом поднял простыню и заметно удивился, найдя меня обнаженным. Он тотчас приник губами туда, куда обещал вернуться утром. Ему понравился сладкий вкус. Что я сделал?
Я рассказал ему и указал на помятую улику на своем столе.
– Ну-ка посмотрим.
Он встал и спросил, оставил ли я это ему.
Возможно, да. Или просто решил избавиться от этого позже?
– Это – то, что я думаю?
Я кивнул с притворным смущением.
– Ты хоть представляешь, сколько труда Анкизе вкладывает в них?
Это была шутка, но казалось, что он, или кто-то помимо него, спрашивает о труде, который мои родители вложили в меня.
Он вернулся на кровать с половинкой персика и, стараясь не пролить содержимое, разделся.
– Я ненормальный, да? – спросил я.
– Нет, ты не ненормальный. Не более, чем все остальные. Хочешь увидеть ненормального?
