Однако более всего Томмазео занимают дела политические, а именно то, что «Россия не дремлет»: «Люди, которых она часто посылает в Далмацию, хотя и не злоумышленники... но имеют зловещие намерения». Это происходит потому, что «Далмация, Хорватия, Сербия, Греция, Турция — все это для русской политики неизменно является полем, на котором развертывается заговор против других могущественных стран и против человеческих прав».
Россия эпохи Николая I — это страна «порочного варварства, бесстыдной и дикой алчности, неудержимого бешенства, подлейшая и, вероятно, неповторимая смесь обмана и насилия». Тем не менее «ее не следует бояться, нужно держать ее в уме»: «Россия — истинный демагог, именно она стоит за европейскими революциями: в своих землях она душит восстания тиранией, а в чужих — способствует им, помогая делом и золотом».
Здесь следует задаться вопросом, каковы конкретные, а не чисто полемически-идеологические основания беспокойства Томмазео относительно политического «присутствия» России в балканском православном мире. В 1847 году он пишет Пию IX, что все «подданные греческого обряда» в землях, находящихся под властью Габсбургов, «в сердце своем — русские и, говоря: "Император", имеют в виду Николая», а «русские посланцы примериваются к австрийским провинциям, сохраняя еще свои дурные надежды, что им удастся чего-либо добиться в этом гнезде дикого невежества и чванливого раболепства». И это были не пустые фантазии, но отражение действительности, связанной с именем русского православного архимандрита Порфирия (Успенского).
В рамках своей поездки, целью которой было исследование ситуации и налаживание новых связей, о. Порфирий, в то время — настоятель церкви Императорской Российской миссии в Вене, 8-20 июня 1842 года предпринимает длительное путешествие по Далматинскому побережью. В Задаре он встречается с викарием православной епархии архимандритом Стефаном Крагуевичем, однако тот относится к нему с большой подозрительностью. Успенский пишет в своем дневнике: «Я попросил его принять на память несколько русских книг богословского содержания; он взял их, однако весьма холодно; ни единого слова признательности, ни малейшего знака расположения и братской сердечности. Очевидно было, что мой подарок его тяготит. Меня это поразило... Полагаю, он посчитал меня агентом русского правительства, врагом его государства. Тщетная тревога, бесполезная холодность!»
В Шибенике, резиденции православного епископа Далмации, Томмазео должно был застал отголоски визита влиятельного русского духовного лица. Здесь он познакомился со Спиро (Спиридоном) Поповичем (1808-1866), с которым его свяжет верная и крепкая дружба. Попович был одним из ярких представителей иллиризма Людевита Гая в Далмации. «Союз» этого талантливого, образованного человека и плодовитого переводчика с Томмазео, проявившийся, в частности, в переписке, начавшейся в 1839-1840 году и более не прерывавшейся, распался лишь со смертью Поповича в 1866 году. Именно он, будучи «греческой религии», преподавал Томмазео сербохорватский язык начиная с октября 1839 года.
