— Вы никогда не думали, что человеческие знания едины и нераздельны. Ведь орган мышления у всех один и тот же. То, что исследуем и знаем мы, знает и другой, занимающийся теми же исследованиями.
— Сказать откровенно? Я вообще не считаю, что мои открытия — оружие. Все это такая же абстракция, как та самая Индия. Кому может прийти в голову опустошить Индию?
— Интересно.
— Возможно, что это оппортунизм. Но не думаю. Если б я знал ответ на ваш вопрос, то, конечно, как это принято говорить, с честностью ученого я бы этот ответ вам дал.
— Но вы должны согласиться с тем, что смерть не единственная альтернатива? Что мы могли бы жить умнее и лучше!
— Вы можете остановить стремящихся к океану леммингов? А если бы даже смогли это сделать, то вы уверены, что тем самым помогли бы им? С точки зрения, с которой мы смотрим на вещи, коллега, я совершенно не уверен, что человечество хочет жить. А вдруг оно, как драчуны Профа, хочет не жить, а убивать.
— Возможно. И все–таки мне кажется, когда люди потеряют веру в то, что жизнь наивысшее благо, даже не веру, а естественное впечатление, вот это мгновение станет окончательным падением цивилизации. Вы так не думаете?
— Не знаю. Во всяком случае, сказанное вами звучит очень гуманистично. Только я... как сказал Проф, не знаю, действительно ли гуманизм человечен или просто служит убежищем и объяснением для данного человека данной эпохи.
— А странно, что мы не можем верить в закон, которому, когда он относится к мышам и прочим живым приманкам, верят все рыбаки.
Тем временем я опустил леску до десятиметровой глубины и, переставляя каждые полметра стопор, прочесал до конца весь кратер и все вокруг вдоль зарослей водяного ореха. Напрасно. На большой глубине мои наживки быстренько дохли, на средней глубине их объели жадные окуни. Но когда мы уже собирались сматывать удочки, точно в четверть седьмого, быстрая и ловкая, как в первые дни, появилась щука.
Какое это на нас произвело впечатление? Невропатолог по дороге домой старался мне доказать, что вполне меня понимает, он бы тоже на моем месте продолжал поджидать щуку именно там, а не пробавляться какими–то килограммовыми черными окунями.
8 сентября. С утра материал для анализа доставляют в лабораторию. Неприятная работа для вспомогательного персонала, а меня все это раздражает. Мертвецы под коричневым слоем сохраняют форму тела и выражение лица, более или менее свой объем, но внешность их обманчива. «Целлофановое покрытие» лопается как мыльный пузырь, почти то же самое можно сказать и о подкожной клетчатке. (Я уже установил, что именно она дает коричневый цвет.) Мышцы — пучки сухих волокон; печени, селезенка, почки, сердце больше всего похожи на трут.
