У факельщиков траурные кафтаны пахли нафталином и сыростью.
Черный гроб виделся мутным пятном между фонарей на катафалке. Было много карет. Оне тонули в мутных сумерках улиц, мерцали желтыми огнями сквозь прозрачный крэп. В каретах на твердых плюшевых подушках старухи сидели. У них лица в паутине морщинок и золотые колечки на костлявых пальцах…
Кареты, кареты… Много карет.
Черныя блестящия с электрическими фонарями. Лошади бегут, привычно откидывая разбитыя ноги. Пьяно кричат кучера.
Мелькнул в окне мальчик с образом — томный, в шелковой рубашке.
Кареты, кареты… Много карет.
Это совсем маленькая история.
Жил один поэт, бедный как церковная мышь. Он отдал свои робкия песни людям. Газеты петитом напечатали заглавие его книжки, а поэт голодал…
Он умер зимою, в своей обледенелой мансарде и только цветы, разцветшие на разузоренных морозом стеклах, пели шопотливыя мессы над ним.
У другого был маленький морщинистый череп и пухлыя красныя руки. Он смешал толченый кирпич с духами и жиром и назвал это — Мылом Молодости. Его рекламы безстыдничали на заборах, сандвичи в торжественной процессии месили уличную грязь[2].
— Мыло Молодости. Мыло Молодости.
Когда он умер, катафалк везли шесть лошадей и у факельщиков были белые цилиндры. — Ах! это хоронят знаменитаго изобретателя «Мыла Молодости», но — почему же нет музыки? — говорили в толпе.
* * *
Может быть жаль, что мы не хотим изобрести какое-нибудь мыло?
Шел дождь и прохожие туманились в полосах изменчиваго света. Я заметил перед собою маленькую девочку с собакой. Девочка вела эту ленивую рыжую собаку на блестящей цепочке.
Кто-то толкнул девочку и, звякнув, цепь выпала из ея рук.
Я думал, — собака бросится, сбивая с ног испуганных людей, отбрасывая сильными ногами стальную цепочку.
Я думал, — собака унесется прыжками в туманныя поля и будет бежать, не отдыхая…
Собака ожидала маленькую госпожу, сидя в грязи на задних лапах. Девочка подняла цепь и оне пошли дальше.
Он оттолкнул покорную, как старая любовница жизнь, — разбив выстрелом свой череп.
«Мне скучно жить и все надоело» — писал он четкими буквами в предсмертной записке.
В мансардах, где живут маленькия модистки, поэты и рабочие, она убила себя. Она, эта веселая наивная девушка, жаждавшая смеха, танцев и солнца… Когда взломали дверь и потушили уголья на удушливо-раскаленной жаровне, девушка была уже мертва. В заледенелых пальчиках нашли записку:
