Античная наука | страница 15
Момент рационализации особенно отчетливо ощущается у Гесиода. Уже в образе Хаоса (который, по-видимому, не принадлежал к числу фигур традиционной мифологии, а был созданием творческой фантазии самого Гесиода) религиозно-мифологический элемент оказывается доведенным до минимума. Хаос — зияющая бездна - примитивный прообраз будущей идеи пространства — Фактически лишен следов какой-либо персонификации. После Хаоса, но не из него, возникают три божества, вернее три космических сущности. Во-первых, «широкогрудая Гея», Земля, вечно незыблемое основание всего сущего. Во-вторых, Эрос, Любовь, сладостная причина всех зачатий и рождений. В-третьих, мрачный Тартар, в общей структуре мироздания представляющий собой естественную антитезу звездному Небу (Урану), порождаемому Землей (Геей) без участия какого-либо мужского партнера. Подобным же бесполым способом Земля порождает горы и пустынное, шумящее волнами море — Понт. Естественный процесс космообразования завуалирован лишь очень слабой персонификацией космических понятий. В этой части поэмы нет пересказа традиционных мифов, здесь работает собственная мысль Гесиода, в силу чего он оказывается прямым предшественником ранних греческих «физиков».
В другой поэме Гесиода, в «Трудах и днях», рационализация мифологического материала выражается в сведении его до уровня притчи, имеющей морально-дидактическую окраску. В греческой мифологии известен образ Эриды — богини раздора (напомним читателю, что Эрида, которая не была приглашена на пир богов, явилась туда сама и бросила яблоко, послужившее причиной спора между тремя богинями, приведшего в конечном счете к Троянской войне). Гесиод в целях морального наставления говорит о двух Эридах — хорошей и дурной. Затем излагаются два мифа, имеющие явно нравоучительную окраску: миф о Прометее, Эпиметее и Пандоре и миф о пяти поколениях, известный не только в Греции, но и на Востоке. А затем следует уже не миф, а типичная басня о ястребе и соловье. Процесс эволюции от мифа к нравоучительной басне представлен в этой поэме Гесиода очень отчетливо.
Иную картину мы находим у Гомера. Будучи в отличие от Гесиода прежде всего великим художником, Гомер эстетизирует мифологические сюжеты, подвергая их безупречной художественной обработке, в силу которой его поэмы сохранили до нашего времени значение «недосягаемых образцов». Боги у Гомера обрисованы так же ярко и индивидуально, как и смертные герои. Они, правда, могучи, прекрасны и бессмертны, могут становиться невидимыми или принимать по своему желанию любой облик, но в остальном обнаруживают чисто человеческие качества. Как и людям, им присущи чувства радости, злобы, зависти, плотского вожделения, они способны буйно веселиться и испытывать физические страдания. Сам поэт относится к описываемым им богам с явной иронией. Нет ничего удивительного, что позднейшие критики Гомера — от Ксенофана до Платона — ставили ему в вину профанацию божественных сюжетов и подрыв религиозных чувств. Если в «Трудах и днях» Гесиода миф становится нравоучительной притчей, то в поэмах Гомера он превращается в занимательный литературный сюжет.