— Будут, дада.
— Вот то и ладно, — вздохнул облегченно мельничный сторож. — Абы вам было светло, а нам, старым пенькам, все едино теперь потемки.
Он вышел из мельничного помещения на палубу, взглянул на опускающееся в правобережный лес солнце и пропел–проговорил дрожащим речитативом:
Ой, да никогда не взойдеть солнце с запада.
Ой, да не вернется знов моя молодость.
Казбек взглянул на его лицо: по нему ползла, повторяя изгиб морщины, крупная слеза. Странное дело: ему самому от вида заходящего солнца плакать нисколько не хочется. Он посмотрел на Дорьку: ей, по–видимому, тоже не было грустно.
— Скупнуться бы сейчас, — помечтала она вслух, сходя по трапу на берег.
— Клянусь небом, ты угадала мои мысли, — натужно улыбнулся Казбек, содрогаясь при мысли о ледяной воде, в которую, возможно, придется окунуться по прихоти этой бедовой девчонки.
— А ты научился плавать?
— Разве не ты была моим учителем? — вопросом на вопрос ответил Казбек и, сняв пиджак, стал не спеша расстегивать на рубашке пуговицы.
— Тю на него! — взмахнула руками Дорька, — он знов раздевается по–мужичьи.
— Не могу же я… при тебе… раздеваться по–казачьи, — усмехнулся Казбек и покраснел от неловкости. А Дорька тотчас отвернулась от него и со смехом побежала к речному повороту.
— Куды тебя понесло? — крикнул ей вслед дед Хархаль. — Там глыбко и корчи под берегом. Да и вода холоднющая еще.
Но Дорька в ответ даже не оглянулась.
— Хороша девка, рви мою голову! — вздохнул старик. — Самого что ни на есть наипервейшего сорту.
А Казбек невольно взглянул на отпечатки босых ног, оставленные Дорькой на влажном песке, и, круто повернувшись, зашагал в противоположную от нее сторону. Скрывшись за барбарисовым кустом, он быстро разделся и, не раздумывая шагнул с берега в мутную речную струю. От холода у него зашлось в груди дыхание, но он усилием воли заставил себя погрузиться в воду по самые плечи. Ради этой сероглазой казачки он погрузился бы даже в кипящую смолу.
Вскоре они снова сошлись у мельницы и уселись на траву под белолисткой. Солнце уже коснулось своим раскаленным боком верхушек деревьев, и, глядя на него, брало удивление, почему до сих пор не вспыхнули ветки. На той стороне, под горою легкой кисеей потянулся вслед за Тереком туман. Такие же легкие дымки повисли в синем, с зеленоватым отливом небе над чеченским аулом. Большое облако не то дыма, не то пыли вздымалось и сбоку от него. Казбек пригляделся: это пылило, возвращаясь с пастбища, стадо. Где–то сзади, в кустах щелкнул соловей раз–другой — словно пробуя голос. В тальнике на берегу ему отозвалась иволга. Жалобно, словно со следами в голосе. И воздух такой прозрачный и такой пахучий, что вот так бы и сидел час, другой — всю жизнь, прижавшись, словно случайно плечом к горячему, влажному от купанья Дорькиному плечу и ощущал возле уха ее легкое дыхание.
