— Почему? — удивленно спросила она.
Он не знал, как объяснить свое неожиданно вырвавшееся признание.
Он смотрел на нее — стройную, изящную, яркую — и порыв откровенности овладел им.
Ему вдруг показалось нечестным, преступным следить за этой женщиной, обманывать ее, строить против нее какие-то козни…
— Я думал, что вы… что вы собираетесь бежать… что вы, может быть, уже на пароходе… с Ирой…
— Я? Бежать? С Ирой? Я не понимаю вас… — ответила леди Ю и Горин уловил в ее голосе дрожь волнения, тревоги, испуга.
Он не знал, как поступить, что сказать ей, а она, не отрываясь, смотрела на него с немым, беспокойным вопросом в глазах.
— Я не хочу говорить здесь, на улице, — сказал Горин. — Это очень сложно, нужно многое рассказать вам. Я не могу придумать, где бы мог поговорить с вами. Все это мучает меня. Я не могу больше скрывать от вас своей некрасивой роли по отношению к вам… Я должен многое открыть вам…
Леди Ю опустила голову и задумчиво постукивала по носку туфли крошечным зонтиком.
— Вы заинтересовали меня. Вы расскажете все это сейчас же. Но мы не можем стоять здесь, на солнцепеке. Поедем куда-нибудь — на Вампу, пожалуй. Нельзя ли устроить моторную лодку? Во время прогулки вы все, все расскажете мне. Едем!
Они кивнул покорно и пошел вызывать машину.
Через минуту они быстро мчались по направлению к Банду.
* * *
Прохладный ветерок загибал края красной шляпы леди Ю.
Катер резал желтую воду Вампу. Горин с наслаждением подставлял лицо ветру.
Бежали мимо серые громады набережной Банда — конторы, банк, пароходные офисы.
Гортанно перекликались на берегу кули, грузившие товары для пароходов всех национальностей. Какая-то джонка медленно переплавлялась в Путунг, переваливаясь с борта на борт медленно и неуклюже.
На английском крейсере проиграли какой-то сигнал. Прямыми, строгими линиями прорезали воды Вампу американские миноносцы.
Гудя мотором, низко над водой пронесся японский аэроплан.
Катер поравнялся с голландским грузовиком. Какой-то матрос играл на гавайской гитаре — и подпевал мелодии. Печальные звуки неслись четко по реке и звали куда-то в далекий океан, под пальмы, в объятия нежных кофейных женщин.
С далекого моря веяло прохладой. Пахло бодряще и приятно смолой, нефтью. Где-то далеко, далеко угрожающе ревел пароход, а близко, совсем рядом, пронзительно пищал буксирный катер, который тянул на буксире огромную баржу.
Слабо доносились человеческие голоса: кули пели свою рабочую песню — заунывную и печальную, словно похоронное отпевание.
