— Да-да, — согласилась Сона, — пойдемте скорей, я опаздываю на дежурство.
— И вот однажды приходит на мое имя пакет из жандармского управления области, — продолжил рассказ начальник полиции, — в нем мне предписывалось взять на поруки из тюрьмы некоего Хестанова, бывшего писаря станицы...
— Микала? — поднесла конец платка к губам побледневшая Сона.
— Даже так? — удивился рассказчик. — Вы его знаете?
Сона покивала головой.
— Он с нашего хутора, бывший жених мой, — сказала со вздохом.
— Теперь ясно, почему он с такой злобой говорил о вашем муже, — усмехнулся пристав. — Так вот этот молодчик, будучи переведен в моздокскую тюрьму, поставил мне условие: если я спасу его от виселицы, он мне поможет разоблачить главаря тайной большевистской организации, действующей в Моздоке и его окрестностях. Я принял условие: голова врага отечества дороже головы казачьего атамана, убитого этим разбойником в порыве ревности. Ну, а служба у Зелимхана, и вовсе не в счет. Тогда он указал место в Стодеревской, где был рассыпан шрифт из иконы. Остальное вам известно.
— Подлая собака! — стиснула Сона кулаки, и пристав не сразу понял, к кому относится это гневное ругательство: к его бывшему арестанту или к нему самому.
— И вы отпустили на свободу этого негодяя? — продолжала Сона, сверкая глазами — прямо дикая кошка да и только.
— Я должен был сдержать свое слово, — пожал плечами пристав. — Притом, как вы сами, наверное, поняли, мои действия определялись не только личными соображениями... А вот и ваше обиталище, — подвел он свою спутницу к дому купца Шилтова, в котором временно расположился лазарет.
— Спасибо, Дмитрий Елизарович, — сказала Сона, протягивая руку к дверной ручке. Но пристав опередил ее.
— Прошу вас, — распахнул он дверь — Мне нужно повидаться с вашим шефом. И потом... Я не успел сказать вам, Софья Даниловна, самого главного.
«О чем он еще хочет говорить?» — подумала Сона с невольной тревогой, поднимаясь по ступенькам лестницы на второй этаж.
Быховского, начальника лазарета, с которым хотел повидаться начальник полиции, в приемном покое не оказалось, тем не менее пристав не спешил уходить.
— Мне пора к моим больным, — сказала Сона.
— А мне остается лишь ревновать вас то к вашему мужу, то к вашим больным, — отозвался будто в шутку пристав, усаживаясь поудобнее на казенном скрипящем от старости стуле и морща нос от специфического больничного духа. — Почему вы так холодны со мной? Вот уже два года как умерла моя жена, царствие ей небесное, — он небрежно перекрестился, — а вы все еще продолжаете избегать меня и не отвечаете на мои к вам чувства!
