Он достал ручку и бумагу, развернулся и приложил ее к стене. Несколько минут он писал и в конце красивым росчерком поставил свою подпись.
- Это, - он протянул бумагу, - мандат, который предоставляет вам аэроплан, который вы выберете. Этот мандат действителен до тех пор, пока он у вас в руках. Ни один кристобальский солдат не может побеспокоить вас. И, наверно, по этой же причине испаньолский солдат расстреляет вас сразу же, как увидит его.
Док взял бумагу и спокойно поблагодарил.
Старый Гатун Макнамара протянул свою руку:
- Я хотел бы извиниться, - сказал он, - за то, что угрожал вам. Я много слышал о вас и надеюсь, что это все правда, и я хотел, чтобы вы приняли нашу сторону в этой войне. Ситуация становится довольно безнадежной.
- Как долго Кристобаль еще продержится против Испаньолы? - спросил Док.
- Какой, к черту, долго! - Макнамара стукнул кулаком по стене и выругался. - Это позор. Год назад я бы ни за что не поверил в это. Год назад десять Испаньол не смогли бы разбить Кристобаль. Но сейчас у них самая современная военная техника. Танки, пушки, самолеты, газ. В их армии иностранные наемники. Лучшие военные умы мира, если мои сведения верны, руководят их операциями. Они загнали нас в угол.
- Помощь из-за границы?
- Конечно, да еще какая!
- Каким образом?
- Понятия не имею. Это необъяснимо. У Кристобаля нет никаких минеральных ресурсов, достойных упоминания. По крайней мере не больше, чем у других наших соседей.
- У вас есть климат.
- А-а? Какого черта? Что с ним делать? Войны не ведут, чтобы захватить климат.
- В мире нет более райского уголка.
- Да, но мы, кажется, потеряем его, если нас не спасет чудо. Но такова наша доля. - Президент Кристобаля протянул снова руку. - Всего хорошего. До свидания. Если передумаете, дайте мне знать.
- Насчет помощи вам?
- Да.
Док сказал:
- Я не удивлюсь, если окажется, что мы сражаемся с одним и тем же врагом.
Пять минут спустя после того, как Док не объяснил ничего по поводу их общего врага, старый Гатун Макнамара был в состоянии, которое лучше всего описывается словами "рвать и метать". Уткнув руки в боки, он стоял и смотрел вослед удаляющимся, грохоча:
- Ничего себе фразочка! Сказать такое и не объяснить. Нет, я должен его снова запереть!
Санда сказала:
- Вы бы слышали, как он ругается по-настоящему. Я никогда не забуду, как бык погнался за ним, когда он сидел в президентской ложе во время корриды. Он ругался по-американски. Он говорит, что это самый приспособленный для этой цели язык. Я пойду с вами в аэропорт.
