. Это нарушение, подобное тому, что вызывает идея клюнийцев, рисующая монашеское служение как битву, монахов — как воинов, уничтожающая предписанные различия, стремясь привнести в общество мирян изначально литургические и монашеские ценности воинства Божия, militia Dei, желая всех превратить в milites, рядовых солдат, призванных сражаться на святой войне, — в «рыцарей Христа»
[89].
Эта смута, источник которой в проповеди клюнийцев, здесь сливается с той, что распространяет движение за мир Божий. Поскольку это движение, Одним из зачинщиков которого и вправду был Одилон и которое вело к святой войне, выливается в снесение перегородок, образующих опоры общественного здания. Уже на миротворческих соборах, созванных в Северной Франции, можно увидеть епископов-демагогов, снимающих свое облачение, призывающих к равенству, объявляющих крестьянина королем и готовящихся, как новые Турпины, встать во главе военной экспедиции против врагов веры. И Адальберон стенает: что станет с ним, не умеющим ни воевать, ни возделывать землю[90]?
Вот почему в последней части памфлета от короля требуется обещание не отказываться самому творить правосудие, оставаться устроителем мира и назначить своих представителей для защиты бедных. Запретить людям знатным посещать церкви по ночам, распевать там псалмы днем, предписать им также обязательно заниматься любовью и делать детей, без чего порода, genus, и «доблесть» окончательно исчезнут из мира. Призвать епископов не заниматься больше крестьянскими делами, гига, не притворяться, что делят нищету сельских бедняков, носить уборы, подобающие их рангу или званию, наконец, держать монахов там, где им и надлежит быть, и не давать им выходить за эти пределы[91]. Король Роберт как будто готов сопротивляться натиску заблудшей монашеской конгрегации, надвигающейся с Юга, как некогда сарацины, готов восстановить различия, которые уже так опасно размыты. Сопротивляться, восстанавливать; способен ли король на это? Сатира Адальберона заканчивается усмешкой сомнения.
Эта поэма — пространная игра слов, где переклички и созвучия основаны (как и среди множества элементов, составляющих архитектуру тогдашних базилик) на точных числовых соответствиях. Здесь можно заблудиться в этих хитросплетениях, здесь, как в роще Броселианде, тебя могут заколдовать. Во всяком случае, толкованиями можно заниматься бесконечно. Ибо рассказ движется с помощью аллюзии, отзвука, отражения, как говорит Адальберон, аллегории, вернее, символа, «шифра тайны... никогда не разъясняемой раз и навсегда, но требующей постоянного разгадывания заново, как музыкальная партитура никогда не прочитывается раз и навсегда, но позволяет все новые исполнения»
