— Но у тебя такое лицо сделалось! — Она с ужасом и восхищением всплеснула руками. — Как у бретера!
— Это еще кто?
Она сорвала с куста вечнозеленой туи три веточки и осторожно приложила к его лицу, как бы примерила.
— Ой, как тебе усы идут, Витя! И бородка острая! Ну вылитый дуэлянт — непобедимая шпага!
И тогда он поцеловал ее в первый раз. Со всеми был такой бесстрашный и дерзкий, а с нею, на удивление, робел. А тут вдруг наклонился и поцеловал!
Ей стало очень стыдно.
— Мы нехорошо с тобой сделали, Витя…
— Почему? — спросил он, с трудом переводя дыхание, будто взбежал на высокую гору. — По-моему, очень даже хорошо.
— А ты разве не знаешь, что нельзя целоваться, если не любишь? Ты же, Витя, меня не любишь?
Он посмотрел ей в глаза, подумал, сказал честно:
— Ей-богу, я еще не знаю.
— Вот видишь…
И все же через несколько дней они поцеловались еще раз. Она собралась уезжать. Автобус стоял у главного входа, и чемоданчик ее вместе с вещами других отъезжающих находился в багажнике. Вдруг, не сговариваясь, будто вспомнив о чем-то важном, Виктор и она кинулись бегом наверх в их алычовую рощу и, задыхаясь, поцеловались на прощание — второпях, потому что шофер уже сердито сигналил внизу и Зинка с Милочкой кричали-надрывались:
— Нинка! Да Нинка же! Шофер ждать больше не хочет! Уезжаем же!..
Так началась эта любовь, которая ни ему, ни ей не принесла впоследствии ничего, кроме горя, и все потому, что она проявила слабость, не сумела в нужный момент стать выше обстоятельств. А теперь уж казнись не казнись…
Ах, как правильно сказал Виктор: на земле нет ничего прочнее воспоминаний!
Она невнимательно выслушала этого старшину, приехавшего с Дунайской флотилии, даже не поняла многого из того, что он говорил. Ведь главного, о чем ей хотелось узнать, он не смог бы рассказать. Только Виктор смог бы. Очень ли больно ему было умирать? Сразу ли он умер или еще долго мучился перед смертью?..
…Ничего, прошло! Немного закружилась голова от монотонных, безнадежных мыслей. Никто как-будто и не заметил.
Ее окликнула озабоченная медсестра:
— Нина Ивановна, новенький из пятой палаты жалуется на головные боли, очень сильные. Только что рвота была.
— В голову ранен?
— Да. Сами посмотрите его или Доре Александровне сказать? Вы бы, может, прилегли? Третьи сутки в госпитале.
— Нет. Сама посмотрю. Иду.
Третьи сутки! Да она бы с ума сошла, если бы сейчас не было столько работы в госпитале…
