В избушку вернулся с ясным лицом.
— Погодка — прелесть, — энергично заговорил он. — Небо синее-синее. И солнышко светит. Выше нос, Алена. Придут твои спасатели, никуда не денутся. Все у тебя будет хорошо. Вот увидишь. — Однако, его веселый тон никак не взбодрил девушку. Глубокая задумчивость сквозила в темных, неулыбчивых глазах, и она никак не отозвалась на его слова. — Ну что, сядешь к столу или поешь в постели? — спросил он мягко.
— Попробую сесть. Так надоело лежать…
— Это правильно, — похвалил Алексей, — будем с лежачего режима переходить на ходячий. А для этого тебе надо одеться. — Снял с гвоздя вязаный костюм, положил на нары. — Штаны самой, конечно, не надеть? — спросил и, не дожидаясь ответа, принялся осторожно одевать ее. Нашел свои запасные вязаные носки, надел ей на ноги. Стряхнул с ног валенки, в которых ходил в избушке, обул Алену. Сам довольствовался обрезанными резиновыми сапогами, найденными под нарами. Развернул девушку лицом к столу. — Теперь, вроде, подходяще. Ногу в колене не сгибай. Лучинки послабее гипса, учти. — Принес из-за печки подсохший костыль. — Придется походить с этой клюкой, пока нога не подживет. Не шибко красивый костылек вышел, зато крепкий и надежный.
— Это что, мне? — спросила растерянно и вертела в руках костыль, не зная, как его держать и как к нему приспособиться.
— Кому же еще.
Благодарно улыбнулась.
— Спасибо.
— На здоровье. Давай-ка, попробуй рябчиков. — Поставил перед нею парящую миску, а на середку стола водрузил мешочек с сухарями. — Жалко, вся мука в базовой избушке, а то бы лепешек напек.
Алена попила бульону и принялась за мясо.
— Какая вкуснятина, — проговорила она с удивлением. — Раньше слышала: рябчики, рябчики. Думала, как цыпленок. А вкус совсем другой, нежный-нежный. И аромат какой тонкий, деликатесный.
— Главное, больше ешь, скорее поправишься.
— Да я уж и так вспотела от еды.
— Не от еды вспотела, от слабости. Вон ты какая бледная, исхудалая. Ну ничего, я тебя тут откормлю. Розовенькая будешь.
— Как вон та? — лукаво кивнула себе за спину, где, на потолке, красовалась картинка с голой девицей.
Алексей пристыженно опустил глаза, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Он уже и раньше подумывал, что надо бы снять картинку, а потом махнул рукой: чего из себя святошу корчить? Висит и пускай себе висит. Да он уже и привык к ней.
— Повесил, чтобы не одичать, — принужденно усмехнулся. — И еще помнить: где-то есть красивые женщины.
