— Я, как бы ни был занят, — сказал Канарис, — всегда стремлюсь побывать дома. И это потребность отнюдь не биологическая. Даже часовой отдых в домашних условиях необыкновенно успокаивает и очищает мозг. Вы попробуйте, — рассмеялся Канарис. — Сами убедитесь, что это так. Или вы предпочитаете метод Зомбаха и пытаетесь перетащить дом сюда?
Теперь пришла очередь рассмеяться Мюллеру.
— У него с этим ничего не вышло. На третий день жена заявила ему, что в этой гнусной дыре она жить не желает, и уехала.
Канарис расхохотался.
— Ну и ну! А мне об этом — ни слова.
В кабинет Мюллера заглянул адъютант Биркнер.
— Можно?
— Разрешите? — обратился Мюллер к Канарису.
— Конечно, дело прежде всего, — Канарис отошел к окну.
Адъютант передал Мюллеру папку с донесениями агентуры, требовавшими оперативного вмешательства.
— Фогель сидит у меня, ждет… — шепнул Биркнер и, опасливо глянув на Канариса, вышел.
— Извините, адмирал, мне нужно прочитать несколько донесений, требующих немедленного ответа.
— Пожалуйста. Что за донесения?
Канарис сел к столу Мюллера.
— Вот, — Мюллер протянул ему папку.
— Нет, нет, скажите вкратце о самом интересном.
Мюллер стал просматривать донесения.
— Вот… Один наш агент уже второй месяц бьет тревогу, будто в Красной Армии произошли какие-то изменения в оформлении документов.
— Другие это подтверждают? — спросил Канарис.
— В том-то и дело, что нет. Боюсь, что агент просто паникует.
— Нет, нет, подполковник, это очень серьезно. Проведите перепроверку, и я у себя дам указание на этот счет. — Канарис посмотрел на часы. — Распорядитесь и пойдемте будить Зомбаха.
Мюллер написал на донесении резолюцию и, вызвав адъютанта, передал ему папку. Когда тот вышел, Канарис, внимательно смотря на Мюллера своими черными маслянистыми глазами, спросил:
— Как вами ощущается ход нашего дела?
Мюллер ответил не сразу.
— Это ощущение всегда зависит от состояния всей военной обстановки, — осторожно сказал он.
— Тогда сейчас вы должны ход дела ощущать оптимистически? — подхватил Канарис, в упор глядя на Мюллера. Ответа с достаточной быстротой не последовало. Канарис никак не показывал, что он завел сейчас так любимую им словесную игру, в которой он был непревзойденным мастером. — Да, да, именно так… — задумчиво произнес он, так и не дождавшись ответа Мюллера. — Военная обстановка складывается великолепно. Вот когда видишь всю мудрость стратегии фюрера! Наверное, можно было взять Москву и осенью прошлого года, но куда прочнее взять ее так, как считает это фюрер, — теперь. Рывок к Волге дал нам новые огромные пространства, причем богатейшие. Снова подсчет пленных наши штабы ведут при помощи арифмометров. Сталинград мы возьмем в ближайшее время. Это означает, что Москва будет отрезана от юга, и прежде всего от нефти. Затем удар на север вдоль Волги, и Москва отрезается от востока. И тогда она, обескровленная и бесполезная, у нас в крепко застегнутом кармане. Так что, дорогой Мюллер, у нас есть все основания для оптимизма.
