— Озяб, поди? — спросил механик, подняв глаза на Канунникова.
— Да оно, вроде, и не холодно, а когда день простоишь на снегу, кости чувствуют, — засмеялся Евдоким.
Он снова потянулся за бутылкой, хозяин подставил ему пустой стакан. Евдоким закусил пирогом, который показался ему необычайно вкусным. Сначала он не мог понять, отчего этот вкус. Потом сообразил: осердие пережаривали с луком. Евдоким с Натальей не ели лука уже почти год. Свой не вырастили, а купить было не на что. Да и негде. В Луговом базара не было, а в лавке лук не продают.
После того, как выпили всю бутылку и Канунников отодвинул от себя пустую чашку, хозяин спросил его, когда он думает ехать домой.
— Сейчас и поеду, — сказал Евдоким, поднимаясь из-за стола.
— Неспокойно на дорогах нонче стало, — заметил хозяин. — Говорят, какие-то пришлые шалят. Может, останешься ночевать?
— Да нет, мне к жене надо, — твердо заявил Евдоким. — А потом какая разница — день или ночь? По этой дороге и днем народ не шибко ездит.
Канунников слышал, что в округе в последнее время было несколько нападений на одиноких ездоков. Но он надеялся на себя. В санях под сеном у него лежала берданка. Правда, отбиваться с ней он намеревался не от разбойников, а от волков. Но ведь и разбойнику от нее тоже не сдобровать. Поэтому он твердо решил добраться до дому сегодня ночью.
— Ну смотри, — сказал хозяин. — Я бы остался.
Евдоким окинул взглядом уютную избу, где каждая вещь лежала на своем месте, а на полу была расстелена яркая самотканая дорожка, представил Наталью, которая осталась одна-одинешенька на пустынном чалышском берегу, и отрицательно мотнул головой:
— Нет, поеду. Оставаться мне никак нельзя.
Рассчитавшись с хозяевами, он тронулся в путь. Солнце за Усть-Чалышом садилось прямо в степь, окрашивая ее розовым цветом. Конь бежал резво и Канунникову стало холодно. Он достал из-под сена берданку, проверил, заряжена ли она, и, поудобнее закутавшись в тулуп, опустил поводья.
До реки Канунников добрался уже затемно. Дорога шла по забоке, петляя между кустов, проваливаясь на дно перемерзших ручьев и взбираясь на крутые берега. Место было пустынное. Евдоким на всякий случай положил ладонь на шейку приклада берданки и приподнялся, чтобы получше рассмотреть дорогу. И в это время из кустов полыхнуло пламя. С него сорвало шапку, по голове словно провели раскаленным лезвием. Он увидел в кустах неясные тени, не целясь, выстрелил и, ухватив вожжи, ударил ими коня.
