Я подтянул ее повыше и привязал к толстой осине, стоявшей на самом берегу.
Подранок от воды отказался. Он сидел, прижавшись к палатке, но ему стало немного легче потому, что он уже начал поднимать голову. Несчастная птица, чем мне загладить вину перед тобой? Теперь уж нечем. Я нарвал большую охапку сухой травы и положил на нее подранка. Он не сопротивлялся. Постояв немного рядом с гусем, я пошел разводить костер. Надо было готовить ужин.
Наши продовольственные запасы подходили к концу и мне волей-неволей пришлось варить уток. Мне не хотелось смотреть на птицу, но Безрядьев, как нарочно, не возвращался. А по неписаному правилу обед на охоте готовит тот, кто приходит первым.
Я развел костер, затем выбрал двух селезней и начал теребить их. Через полчаса оба селезня были в котелке. От костра пахло таловым дымком, сучья потрескивали, рассыпая малиновые искры. День окончательно угас. Белая ночь, похожая на сумерки, начала развешивать на небе еле заметные бледные звезды. В природе разлился покой. Чуткую тишину лишь изредка нарушал свист утиных крыльев. Отдохнув и подкрепившись за день, птица устремлялась дальше на север.
Похлебка сварилась, а Антона все не было. Я отставил ее в сторону и повесил над костром маленький закопченный котелок, служивший нам вместо чайника. Вскоре он закипел. Со стороны залива послышались шаги. Я оглянулся и увидел Безрядьева, неторопливо идущего к костру. На его поясе висело всего две утки.
— Ну и устал же я, — сказал он, снимая с пояса добычу. — Просто наваждение какое-то. Столько стрелять и все без толку. А у тебя что?
— Два гуся и шесть уток, — сказал я, поднимаясь от костра.
— Да ну? — удивился Антон.
Я показал рукой на подранка, лежавшего на траве и прижавшегося одним боком к стволу осины. Заметив мое движение, он попытался встать на ноги, но тут же опустился на землю.
— Гуменник, — сразу определил Антон. — Что же ты его не добил?
— Жалко. Увезу домой, пусть живет.
— Этот не жилец. Помучается и околеет.
Я принес к костру брезентовый дождевик и выложил на него хлеб, кружки, сахар. Затем подвинул к нему котелок с похлебкой. Антон поднял свой рюкзак, пошарил в нем рукой и достал солдатскую фляжку. Тряхнул ее, поднеся к лицу, во фляжке что-то булькнуло.
— За твоих гусей, — сказал он. — Ты сегодня охотник по всем статьям.
Должен признаться, мне была приятна эта похвала. Тем более от Безрядьева, скупого на слова, но хорошо знающего цену каждому охотничьему трофею.
