– Но я же слушаюсь.
– Ты должна с большей готовностью соглашаться на то, что я тебе предлагаю. Вернее, я приказываю. Расценивай все мои просьбы, как приказы…
То, что он говорил, казалось ей возмутительным. Но отчего-то эта строгость, власть и контроль, именно это, и возбуждало в ней безудержную волну похоти.
– Смотри, как твоя попка любит это наказание. Ты снова готова… Я обожаю тебя. И очень скоро я познакомлю тебя с несколькими плетками и даже тисками… У меня еще много игрушек в потайном сейфе. И все они будут к твоим услугам. У меня даже есть небольшой, но мягкий ошейник. Однажды я застегну его на твоей шейке и буду дергать всякий раз, чтобы ты всегда знала одно: ТЫ МОЯ!
Он снова вошел в нее. И двигался еще сильнее. Они оба стонали от острого, сводящего с ума наслаждения. А после она упала животом на ковер, почти без чувств. Он опустился рядом. И сон охватил обоих – мгновенно, словно их головы обвели мертвой рукой.
Проснулись они от холода – утренняя свежесть наполнила комнату – за окном брезжил новый рассвет. Краевский взял Людочку на руки и отнес в кровать.
На следующий день, с утра, по настоянию графа, они поехали в салон к мадам Колетт.
– И не спорь со мной. Тебе снова нужен туалет твоей маленькой раковины и ножек. Мы будем ездить туда каждую неделю. И к Нойману каждую неделю.
– Нет! Только не к Нойману! Пожалуйста!
– Мила, я понимаю, что эти визиты доставляют тебе некий дискомфорт, но все же… Они необходимы. Этого требуют правила элементарной гигиены. Ты должна быть вся чистая – снаружи и внутри… А потому, не спорь со мной.
К собственному удивлению, Людочка не чувствовала себя слишком скованно у Колетт. Конечно, ей было неприятно пребывание в этом странном заведении.
«Что же, раз этого хочет он, я не должна противиться…» – рассуждала она.
На этот раз ей снова завили красивые локоны и уложили их в небольшую прическу.
Когда она подошла к длинному зеркалу, то почти не узнала сама себя.
– Маньифик! – проворковала вульгарно накрашенная Колетт, услужливо заглядывая в глаза графу насурьмленными очами. – Ваша дама день ото дня становится все краше…
Краевский молча кивнул.
Потом Людмилу пригласили в кабинет к Хатидже. Она снова была внутренне удивлена собственной реакцией. Ранее ей казалось, что теперь, зная о том, что Хатидже на самом деле кастрированный мужчина, она не сможет более раздеться перед этим странным существом в женском платье. Но придя в комнату к мастеру, Людмила, напротив, почувствовала острое желание не только обнажиться перед евнухом, но ей почему-то захотелось, чтобы он смотрел на нее более пристально. Она чувствовала острую смесь любопытства, вожделения и даже наслаждения от мягких и прохладных касаний распаренных пальцев старого евнуха. Ей хотелось еще шире раздвинуть перед ним ноги. А когда легкая, словно птичье перо, острая сталь лезвий порхала по ее выпуклому лобку и припухшим губам, девственная раковина исторгала поток скользкой влаги, которая переливалась в свете ярких ламп.
