– Да…
– Вот и молчи более. Ты – моя. И моя навсегда.
После он долго и страстно целовал ее в губы. Она обмякла под его руками.
– Пойдем в спальню. Здесь, в кабинете, не совсем удобно. Пойдем в наш тайный будуар. Они быстро перешли в ту комнату, где ночевали и даже обедали все последнее время. Людочка увидела свои вещи, аккуратно висевшие в шкафу, шляпные и обувные коробки. На трюмо лежала коробочка с ее милым и единственным украшением. Она не надела его к матери. В комнате было чисто, и хорошо проветрено. На небольшом столике стоял букет с розами.
– Ну вот, мы снова с тобой в нашей милой, тайной обители.
Она медленно подошла к розам и ткнула в них свой изящный носик, потом зажмурила глаза.
– Мила, как же я измучился. Иди ко мне.
Он быстро раздел ее. Она помогала ему. Было снято все белье и корсет. На ней осталась лишь коротенькая сорочка. Прямо в ней он отнес Людочку на кровать и разделся сам. Он подошел к окнам и сдвинул плотные портьеры. В комнате воцарился легкий полумрак, заполненный густым вишневым свечением. А после он принес початую бутылку коньяка и тарелку с печеньем.
– Ты завтракала?
– Да, немного. Мама мне сварила кашу…
– Кашу… – передразнил он. – Сейчас мы оба выпьем. Чуть-чуть. Нам надо расслабиться. Я безумно скучал и зверски тебя хочу…
Пахнуло терпким ароматом старого коньяка, жидкость тяжело булькнула в пузатую хрустальную рюмку. Людочка сделала несколько глотков и сморщилась.
– Закуси печеньем.
Они смеялись, отряхиваясь от крошек, и он снова поил ее коньяком.
– Ты знаешь, тот страшный сон, который приснился нам обоим, про Рим… Только из-за него на меня тогда нашла какая-то глупая нерешительность и меланхолия. Оставим сновидения для путаника-Морфея. А сейчас летний полдень. И дождь, кажется, почти закончился. Скоро выглянет солнце. Оно столь же горячо, сколь горяча моя страсть к тебе, милая моя весталка. В этой жизни мы намного свободнее, и никто, слышишь, никто нам не помешает.
Он потянулся рукой к тумбочке и взял новый альбом. Смеясь, открыл его. Там были еще более откровенные фотографии обнаженных женщин и мужчин, чем видела Людмила до того. И почти на всех были изображены анальные соития. Людочка смущалась, пряча глаза. Мелькнуло несколько фотографий, где двое мужчин занимались однополой любовью. Людочка удивленно вытаращила глаза.
– Это зачем они?
– Греческая любовь… Мы можем это пролистнуть.
– Нет, дайте я посмотрю. А разве так бывает?
– Бывает… – его тут же обожгли воспоминания о «Катьке».
