Он приблизился вплотную к топчану. Взгляд его выражал нетерпение и упрямство. Животный инстинкт! Сознание полоснула мысль, что никакие доводы рассудка сейчас до него не доходят. Жажда утолить плотское желание затмевает все.
– Повернись!
Это не было просьбой и даже не походило на приказ. Сказано было таким тоном, что я должна была немедленно подчиниться. Но тело мое оцепенело, а по спине бегали мурашки страха. Лишь голова тряслась из стороны в сторону, а губы безостановочно бормотали: «Нет, нет, нет…»
Я завизжала, когда он перехватил меня в районе талии, как пушинку поднял мое скрюченное тело и поставил на колени. Дальше все происходило стремительно. Сорочка взметнулась вверх, а штаны стянули сильные нетерпеливые руки, даже не потрудившись развязать тесемку. Она затрещала и лопнула, когда ноги мои с силой раздвинули в сторону. Двумя сильными толчками он вбился в меня, причиняя адскую боль, травмируя плоть, что не желала близости, отказывалась от насилия и всячески этому сопротивлялась.
Слезы брызнули из глаз, а кровь из прокушенной губы, когда он начал ритмично двигаться во мне, обхватив бедра горячими руками, раз за разом насаживая меня на член, как мясо на шампур. По мере того, как смачивалось мое влагалище и отступала физическая боль, ненависть в душе разрасталась и делалась нестерпимой. Ненавижу, ненавижу! – твердило сознание, в то время, как он играл со мной, то останавливая скакуна, то снова отпуская его. Волны наслаждения, смешанные с крайним презрением к собственной плоти, накатывали на меня одна за другой. Я уже не понимала, кто из нас рычит. То ли это делала я, в попытке заглушить стоны, что невольно вырывались из груди, то ли он, делая последние самые сильные толчки и изливаясь в меня ненавистной спермой.
Он уже давно слез с топчана и вышел из дома, а я все продолжала лежать с подтянутыми к подбородку коленками. Рыдания душили, но глаза оставались сухими. Я запретила себе плакать. Только не из-за него! Лить слезы можно о том, о ком ты думаешь. Неважно, что ты к нему испытываешь, пусть даже ненависть. Чувство же свое к Андрею я не могла даже охарактеризовать. Я желала ему смерти – немедленной и мучительной. Понимала, что никогда не смогу простить настолько вероломного отношения к себе. Как и себе, а вернее собственному телу, не смогу простить ту реакцию, что испытала ближе к концу акта.
Через какое-то время я заставила себя встать. Тело ломило, как при температуре. Каждый шаг давался с трудом. В бане оставалось немного горячей воды. Никогда раньше с таким остервенением я не мылась. До боли, пытаясь вытравить из себя все до капли, задыхаясь от запаха страсти, что никак не хотел испаряться.
