– Хранили до сих пор. Почему же вы решили раскрыть ее тайну теперь?
Ева откинулась на спинку кресла.
– Я приняла меры предосторожности. Тони больше не может причинить зла ни сыну, ни Треверс, а мой брак с ним – часть моей жизни. Я решила написать всю правду, Джулия.
– Кинкейд попытается остановить вас.
– Я давным-давно перестала бояться Тони.
– Он способен на все.
Джулия молча достала из портфеля анонимки Прочитав их, Ева побледнела.
– Где вы это взяли?
– Одну оставили на ступеньках гостевого дома. Другую незаметно сунули в мою сумочку во время вчерашнего приема.
– Я разберусь. – Ева сунула записки в карман халата. – Если получите еще, принесите мне. Джулия медленно покачала головой.
– Ева, этого недостаточно. Они были предназначены мне, и я имею право на ответы. Должна ли я считать их угрозами?
– Я бы считала их жалкими предупреждениями перепуганного труса.
– Кто мог оставить первую?
– Именно это я собираюсь выяснить, – с мрачной решимостью сказала Ева.
– Хорошо. Тогда ответьте на другой вопрос: кто-нибудь – кроме Энтони Кинкейда – мог бы испугаться настолько, чтобы написать эти записки?
Ева улыбнулась:
– О дорогая моя Джулия, вы даже не представляете, сколько их!
Ева не часто думала о Тони и том периоде своей жизни, когда была рабыней сексуальных извращений. В конце концов, это продолжалось только пять лет из ее шестидесяти семи. Она совершала и другие ошибки, получала и другие удовольствия, однако задуманная автобиография заставляла пересмотреть и в чем-то переоценить прожитую жизнь. Словно эпизоды фильма в монтажной комнате… но в этой драме на полу монтажной не останется ни одного выброшенного кадра.
Она использует каждый эпизод, каждую сцену, каждый дубль… и к черту последствия.
Джулия… Мысли о Джулии облегчали вновь нахлынувшую головную боль не меньше, чем выписанные врачом наркотики, которые только и помогали теперь. Джулия компетентна, умна, целеустремленна. Способна на сострадание. Ева еще не решила, как реагировать на слезы Джулии. Не сочувствия она ожидала, а шока и, может быть, осуждения.
Она не думала, что так болезненно сожмется ее собственное сердце. Может, из-за высокомерия. Она была так уверена в том, что диктует сценарий и назначает исполнителей. Джулия и мальчик не вписываются в предназначенные им роли. Как она могла предугадать, что начнет любить тех, кого хотела всего лишь использовать?
И анонимки. Ева разложила их на туалетном столике. Две для нее и две для Джулии. Все четыре написаны одинаковыми печатными буквами, все четыре – банальные пословицы, которые можно истолковать как предупреждения. Или угрозы.
