Ее отец отказывал ей в карьере, для которой она была просто рождена: работать с ним в «Расследованиях Дав». Или даже с одним из его конкурентов. Но чтобы это не случилось, отец предпринял определенные шаги. Все в округе его знали, и Дюк Дав предупредил всех и каждого, мол, «любой, кто наймет мою малышку вести расследование, которое не сводится к сидению за компьютером, будет иметь дело со мной».
Однако Дюк умер, и Пайпер стала владелицей бизнеса, к которому отец не хотел ее подпускать, бизнеса, за который она заплатила слишком дорого, выкупив у своей мачехи, лишь только затем, чтобы обнаружить, что список клиентов Дюка прискорбно устарел, а ведение счетов мачехой если и не было откровенным мошенничеством, то очень к нему близко. Пайпер по сути купила чуть больше, чем имя, но имя это было ей дорого, и она не сдалась бы без борьбы за него не на жизнь, а на смерть.
К тому времени, когда ее сморил сон, Пайпер приняла решение. Она будет держаться придурочной Эсмеральды Крокер и надеяться на лучшее.
Наутро она приняла душ, впихнулась в джинсы и футболку, продрала пальцами влажные пряди — в парике нужды не было, прихватила кофе и кусок трехдневной пиццы и приступила к плану.
Кондоминиум на втором этаже, который Пайпер не могла больше себе позволить, был частью пятиэтажного дома в городском районе Андерсонвилл и мог похвастать собственной парковкой. Бросив в машину сумку вместе с походным стаканом кофе и холодным куском пиццы, она размышляла, очутится ли к концу дня в тюрьме. Придется идти на риск.
Грэхем занимал два верхних этажа в здании реконструированной бывшей семинарии на тенистой улице в Лейквью. Лейквью — не самый дорогой район Чикаго, но один из лучших с отличными магазинами, модными ресторанами, береговой линией и компанией «Рингли Филд». Пайпер втиснула свою «сонату» в полупарковочное место напротив крошечного парка, откусила пиццу и отпила кофе. Дни ее утренних угощений в «Старбаксе» миновали.
Пайпер дернула за торчавшую, как лезвие, прядь своих настоящих волос — коротких, неровных и того темно — каштанового цвета, который, по словам Дюка, был у ее матери, убитой при уличном ограблении. Пайпер было тогда четыре года, и мать она едва помнила, но ее насильственная смерть наложила отпечаток на все последующее воспитание Дюком дочки.
Отец воспитывал ее сурово: записывал в один класс по самообороне за другим, попутно обучая каждому приему, который приобрел с годами. Учил быть сильной. В детстве, если Пайпер плакала, отец бойкотировал ее слезы. Поощрял ее жесткость, обучая стрельбе и вовлекая в игры с мячом, разрешал сопровождать в походах в ближайший бар на углу и смеялся над упрямством дочери. Но никаких слез. Никакого скулежа. И никаких игр у подружек дома, пока он не проверит всю их подноготную.
