Лера отделилась от стола, где грызла нарезанный дольками огурец и так с этим огурцом в руках и присела рядом с Владом на лавочку.
— Да, к гадалке, — вытерла слёзы рукой женщина, а потом полезла в карман за платком.
Лера протянула Владу ломтик и, получив согласие, сунула ему в рот огурец с крекером.
— Я к ней уже столько лет хожу, — высморкалась женщина. — Она такие вещи говорит, которых никто не знает. Вот про Лерочку, например. Ей было шесть лет, когда мы её забрали из детского дома. Светочка как раз институт заканчивала, собиралась уезжать с женихом в другой город. Вот мы Леру и взяли, чтобы и нам не одним и ей, значит, не мыкаться.
Влад проглотил, но едва решил спросить, что же сказала гадалка про Леру, как Лера организовала ему ещё один бутерброд. И в этот раз в нём оказалась сырокопчёная колбаса, которая так вкусно пахла, что он снова послушно открыл рот, а Лера улыбнулась.
— Нам-то не сказали правду. Сказали, что все родные у Леры погибли, а что да как мы не расспрашивали. А она то другим именем меня назовёт, то зовёт кого-то во сне, плачет. А как костёр на даче развели, так у неё совсем истерика случилась. Такой сильный был испуг. Вот я её к бабе Лизе и повела.
Она убрала платок и обратилась к мужу:
— Налей-ка мне, Саш, — она показала почти сомкнутыми пальцами сколько.
— Вот, кстати, имя моё ей сильно нравилось, — подал мужчина жене рюмку. — Да, Лер? Как начнёт повторять: «Санька, Санька, Санька», и сразу улыбка на лице.
— Да. Санька, — улыбнулась Лера широко, изображая как улыбаются маленькие дети, показывая и зубы, и дёсны.
Довольный дедок улыбнулся ей в ответ, она протянула Владу очередную закуску, но он отодвинул её руку.
— А что случилось с её родными? — обратился он к Надежде Валентиновне и предчувствие, что он знает эту историю, уже закопошилось у него в груди.
— Сгорели. Все, кроме Лерочки, — ответил мужчина. — Мать, отец и три старших сестры.
Он посмотрел на девушку, равнодушно жующую предназначенную ему пайку. И картинка всплыла у него перед глазами помимо его воли.
Убогая кухня, разруха, грязь, и она в дырявых колготках на руках у старшей сестры. У неё в руках корка хлеба, уже изрядно обгрызенная. И ни у кого в мире он не видел такой счастливой улыбки как у этой девочки, во все свои маленькие белые зубки с застрявшими в них крошками.
— Лера, Ира, — он пытался вспомнить как звали остальных и потёр виски. — Вика? Нет, Вита!
— Вета, — поправила его Лера и развернулась к нему испуганно.
