«Учись крещенных давить — во как!»
Седьмой — рыжий вихляй — советский наследник. Ему почести воздают. А он совсем телепень. Большой и голышом ходит не смущаясь.
Ну, нация!
Восьмой — от колонии житья не стало. У Гаврилы стащили курочку. Поют скверные песни. Глазом девок портят. Хуже всего, кто-то избы поганит — изображает дьявольские хари — рогатых лошадей, птицу с выменем и баб в натуре. Кто же, как не рыжий вихляй?
Девятый — в колонию привезли тысчу пудов муки. Носили с утра до ночи. Сложили — половицы не выдержали. Порядки! У крестьян отбирают, лягушкам и Перке — дают.
За девятью главными следуют тридцать дополнительных. Но Гнедов даже не улыбается. Самый важный — девятый. Надо выведать толком. Перка молока просила — меняться хочет. Снарядить Егорку — бойкий, разнюхает мигом.
Солнце высоко. Поп кадит — не чувствует. Коммунисты из пушки палят — не слышит. Стоит, жжет.
Парк расковыряли уж давно — в восемнадцатом. Деревья вырубили, беседки на лучину. Большой шар с клумбы взял себе Гнедов — поставил во дворе на шест. Приятно — себя видеть серебряным. Лето — злое. На редких кустах скрипят желтые лохмотья. Земля облысела. Егорка глядит на уцелевшую мраморную Венеру. Голову сбили. Накинула на себя черное трико плюща, рукой прикрыла грудь. Бела — солнце не берет. Егорка злится:
— Ишь, головы нет, а всё за сиськи хватается! Стерва!
Жестяная дощечка:
«Опытно-показательная колония для дефективных детей. Губотдел охраны детства. № 62».
На приступочке — рыжий вихляй без портков, сидит и складывает кубики. Ему пахать скоро, а будто скотина мычит.
— Эй, красота, позови вашу старшую!
Вихляй гогочет. Трясется вздутый живот. Потом высовывает язык — длинный, как у пса, и бегом.
Егорка отплевывается. Ждет. Долго ждет. Со скуки пробует все развлечения: плюется, присвистывая и целясь в каменную бабу, считает окна, бросает камнем в паршивую суку, наконец, отчаявшись, начинает горланить:
«Коммунистом я родился,
Коммунистом и умру.
Хоть меня вы расстреляйте,
В дезертиры не пойду!»
Берта Самойловна услыхала. Выходит. Худая, горбатенькая, кончик носа всё тянется к задранному носку ботинка.
— Ах, это вы, товарищ! Зайдите…
— Мерси. Что ж — учите всё?
— Да вот вожусь с ними. Трудно — ведь это не обыкновенные дети, а дефективные.
— Понимаем: главные.
— Больные, отобранные по недоразвитию.
— Меченые, значит. А скажите, товарищ, вот рыжий у вас мальчонок — кто он такой будет?
— Ах, Балабас? То есть его Власом зовут, он сам себя Балабасом прозвал, ну и мы — привыкли. Несчастный — идиотизм. Происхождение — неизвестно. Из приютских. Восемь лет — даже говорить не умеет, как следует. Букв не знает, считать по пальцам не может. Но удивительные способности к рисованию. Иногда мне кажется — гениальный ребенок.
