- Ты играешь со мной, словно я пианино. А ты Рахманинов.
- Значит у меня талант от природы, - ответила она. - Никогда не брала уроки.
Их губы снова встретились, языки переплелись и ласкали. Он был твердым, и ей это нравилось. Она даже любила это, и, учитывая все произошедшее, ей нравилось то, что она это любила.
- Я не хочу обряд в церкви, - прошептал он ей на ухо. - Я не такой.
Ее ногти впились в ткань рубашки на его плече. Будь это обнаженная кожа, она бы оставила отметину.
- Я не ребенок. Перестала им быть после наводнения, - ответила Тамара, отрываясь от его губ. Она положила голову ему на грудь и слушала, как колотится его сердце, осознавая, что сделала это. Они поженятся.
- Я делаю это только потому, что не хочу, чтобы ты выходила за грязного старикашку.
- А я хочу выйти за грязного юнца, - улыбнулась она.
- Тогда хорошо. Я твой. Мы поженимся. Я не хочу этого. И знаю, что буду жалеть об этом.
- А если не сделаешь, будешь жалеть еще больше.
- Поэтому и согласился. Будь я проклят, если сделаю, и будь я проклят, если не сделаю. Но если я буду гореть, то собираюсь это сделать в шикарной кровати в доме твоей матери.
- Скоро он будет нашим, - пообещала она. - Я уже слышу, как она переворачивается в могиле. - Тамара никогда не слышала ничего более приятного.
- Она не мертва, - напомнил Леви.
- Пока нет.
- Так, когда мы это сделаем? - спросил он и отстранился от нее.
- Как можно скорее. До того, как мать умудрится потратить каждый мой пенни, которые должны быть твоими.
- Как можно скорее? Что значит…?
Тамара улыбнулась.
- Ты завтра свободен?
Два дня спустя они поженились в Луисвилле. Судья Даниэль Хедли заседал в своем офисе на берегу реки Огайо вместе с секретарем и клерком, которые выступили в качестве свидетелей. Церемония была короткой и мрачной, Хедли заседал, словно присутствовал на похоронах, а не на свадьбе. Дождь за окном не способствовал подъему настроения, как и сдержанный тон судьи. У него было доброе лицо, но он не был тем типом, который часто и легко улыбался. Серьезный мужчина. Ему было всего лишь около сорока, но в этой обстановке он казался старше, с ровными рядами юридических книг в кожаных переплетах, на нелепо украшенных полках из красного дерева и отполированной бронзовой статуэтке Фемиды, стоящей на полке, позади его огромного стола. Леви знал, почему она была с повязкой на глазах, потому что правосудие должно быть слепым, не признавать ни расы, ни пола, ни религии, ни богатства или нищеты. Судя по тому, что он уже познал в этом мире, он понял, что Фемида немного подглядывала из-под повязки.
