Люди ошибались, думая, что он готов поглотить весь мир своим большим ртом. Он ел очень мало и всегда первый выходил из-за стола во время обеда. Он отходил в самый темный угол и сидел там, согнувшись и набивая свою маленькую трубку.
Работники злились каждый раз, когда он выходил раньше них. Они говорили, что он этим хочет их тоже выманить из-за стола раньше времени. Но они никогда не следовали его примеру. Они подле него еще добрых десять минут сидели и потели за столом, опустошая чашки с картошкой и кашей и выхлебывая молоко. Иногда даже требовали прибавить что-нибудь в чашки, — такие обжоры были они.
Они не церемонились с его отцом.
Алекс закрыл глаза и представил себе своего отца. Вот он стоит со своей трубочкой на лугу около косцов и, потупив глаза в землю, уверяет их, что они не успеют выкосить этот участок, если будут так часто отдыхать и курить. Но они нахально смеются и отвечают, что спешить не обязательно, что он все равно в могилу с собой не заберет свои богатства, а до могилы ему хватит еще, чем обожраться не раз. Они говорят ему много других неприятных слов, а он молчит и терпит это, не решаясь прикрикнуть на них, как в старое время. Он только жалобно смотрит на Алекса, когда тот подходит к ним. Алексу больно видеть этот взгляд, и он говорит грозным, хриплым голосом:
— Кто это здесь треплет языком больше, чем нужно?
И работники сразу замолкают, зная его страшный характер.
— Кто сказал сейчас: «акула ненасытная»? — спрашивает Алекс еще грознее и подходит ближе.
Тогда встает Колька Жимин, со своей нахальной, толстой мордой, и отвечает:
— Я сказал: «акула ненасытная». А что?
— Я тебе сейчас морду набью за это, — отвечает Алекс.
— Попробуй, набей, — говорит Колька Жимин и подходит вразвалку совсем близко к Алексу.
И Алекс бьет. Он всегда делает сразу то, что говорит. Он взмахивает своим крупным кулаком, нацеливаясь в ненавистную морду, но на его руке уже висит испуганный отец, а за другую руку хватает работница.
— Не смей, Алекс, — кричит отец. — Что ты делаешь! Ты забываешь, в какое время мы живем и среди кого живем. Не смей!
— Да пускай бьет, — говорит лениво Колька Жимин. — Пускай ударит, если ему жить надоело...
Их пришлось вскоре распустить, всех этих ненавистных ему наглецов, потому что из-за них стали увеличивать налог и из-за них могли раскулачить и даже выслать, в конце концов. Но они, видимо, ничуть не пожалели о том, что стало некуда наниматься в батраки; завели свой колхоз и вообразили, что это как раз то, чего они добивались всю жизнь.
