— Я не Пютсип, — мрачно прервал его старый Отти.
— То есть как? — спросил человек. — Вы не Пютсип? А кто же Пютсип? — он вопросительно посмотрел на три угрюмых лица, обращенных к нему.
— Ах да! Понимаю, — весело хлопнул он себя по лбу. — Просто я не туда попал! Ошибся? Пютсип живет там, дальше, правильно?
— Нет, — сказал старый Отти, — там дальше Иоганес Карьямаа.
— Иоганес Карьямаа? А-а!.. А дальше?
— Дальше Яков Карьямаа.
— А потом?
— А потом лес. Сорок верст лес.
— Ах так, — протянул человек. — Вот оно что! Я, оказывается, не в ту сторону забрел, — он усмехнулся. — Бывают в жизни шутки. Это ваш сосед Ойнас надул меня, представьте себе. Такой чудак!.. Ну, а вы кто же будете?
— Я Отти Карьямаа.
Человек вдруг сразу стал серьезным и медленно поднялся с табуретки. В глазах его мелькнула затаенная тревога.
— Ах, вы Отти Карьямаа. Так-так, — сказал он, внимательно вглядываясь в лицо хозяина.
— Какого чорта ему нужно? — проворчал Михкель по-эстонски.
— А чорт его знает! Мало ли их, дармоедов, шляется, — ответил ему отец.
— Нет, уж вы, пожалуйста, говорите по-русски, — попросил человек.
— Куда же вы так спешите? — спросил Михкель. — Посидите, разве вы с нами не хотите поговорить о колхозах?
Человек пошевелил губами.
— С вами — нет! — ответил он и стал еще серьезнее.
— Почему же? — спросил Михкель и попробовал изобразить улыбку на своем рыжем лице. — Разве мы недостойны?
— Не знаю... Но думаю, что вам... вообще не придется быть в колхозе.
— Не придется? Значит, вечные единоличники?
И Михкель опять изобразил улыбку среди своей рыжей щетины.
— Нет, зачем же... вас просто, может быть... попросят отсюда...
— Как попросят? Кто попросит?
— Об этом спросите лучше своих бывших батраков. — И он повернулся, чтобы итти. Но Отти остановил его.
— Как это попросят? — Старый Отти даже привстал за столом. Он весь подался вперед, упираясь длинными руками о край стола так, что плечи поднялись вверх до самых ушей. — Кто попросит? Ну зачем говорить глупости? Не может этого быть.
Нет, он никак не хотел верить этим слухам. Пусть говорят что угодно, он будет смеяться над ними. Этого не может быть. Это только шутки. И он усмехнулся, сложив складками щетинистую кожу на щеках. У Михкеля глаза превратились в узкие щели и на рыжих щеках вздулись бугры. Он сказал по-эстонски:
— Если эта чортова душа сейчас не уберется отсюда, я брошу его об стенку и раздавлю ногой! — и он громко выкрикнул последние слова.
— Михкель, не смей! — взвизгнула испуганно старая Элла и схватилась за свое больное, сердце. Она не могла переносить слишком больших волнений.
