Все же Митька выбрал однажды момент и рассказал Эйно все, что слышал о нем, и спросил:
— Разве это правда, товарищ Эйно?
Эйно искривил свои тонкие губы.
— Какая чепуха! — сказал он.
— Я и то подумал, что врут, — обрадованно подхватил Митька. — Это пастух сам выдумал. Ведь там, в Демидове, очень хорошие ребята. Я хоть и не был там целый месяц (тут все работа горячая), но знаю, что теперь таких скандалов там не бывает, как раньше. Теперь не лезут в драку, а сразу обсуждают, если кто что-нибудь плохое сделает, и выносят на товарищеский суд... Вообще люди стали какие-то... сердечные после того, как вместе стали работать в колхозе. Теперь, если решают что-нибудь новое сделать или строить, то сразу говорят: «А как после этого будет тому-то и тому-то». Заботятся о других больше теперь...
— Ну, разумеется, — ответил Эйно, — колхоз дает большой толчок в культуре и смягчает нравы.
И когда Митька ушел, Эйно даже улыбнулся над этими странными слухами, пущенными о нем.
Эйно Карьямаа очень редко улыбался в жизни. Правда, иногда во время какого-нибудь веселого разговора казалось, что и он смеется. Но это не был смех. В глазах его не было веселого блеска, и губы не раздвигались в улыбке. Только из горла его слышался странный прерывистый звук, точно он слегка стонал от холода, заставляющего прыгать его нижнюю челюсть.
А по-настоящему он улыбался очень редко и то в такие минуты, когда обыкновенный человек проливал бы слезы.
Первый раз Эйно улыбнулся много лет назад. Он тогда в пьяном виде вспомнил своего любимого двоюродного брата Роберта Карьямаа и решил немедленно отомстить за его смерть. Он уже подступал с кулаками к бедному Пиетри, задушившему Роберта нечаянно во время припадка, и Пиетри, растерянно улыбаясь и моргая белыми ресницами, пятился назад, как вдруг Эльмар Уйт схватил Эйно сзади и бросил его на землю. Эйно хотел сразу вскочить, но Эльмар наложил на него свою большую руку и не пустил никуда. И сколько Эйно ни бился, он ничего не мог поделать с этой рукой. Рука лежала на нем до тех пор, пока он не успокоился. Тогда только он мог встать и, быстро улыбнувшись, уйти прочь. Сердиться ведь было не на что.
Второй раз он улыбнулся много лет спустя. Он тогда уже два года был в партии, окончил эстонский рабфак, куда так легко было попасть каждому эстонцу. Он уже поступил на краткие курсы совпартшколы, чтобы получить основательные политические знания, но бросил эти курсы и занялся боксом.
