Она вышла в кухню, не заметив Пиетри. А он тяжело и упорно думал о чем-то, сидя в своем темном углу. Его лоб стянулся в один пучок мелких морщин. Клочья белых волос нависали над ним так низко, что задевали ресницы, усиленно моргавшие над тусклыми глазами. Эта комната тоже была полна табачного дыма, винного запаха и человеческой испарины. По этой комнате тоже все время двигались люди. Но Пиетри видел только голубое шуршащее платье, распираемое широкими бедрами, и больше ничего.
Он очень много и упорно думал в этот осенний вечер.
Сегодня вот он еще видит эти бедра, а завтра их уже не будет. И не только завтра, но и послезавтра, и через неделю, через год, через пять лет, — совсем никогда больше он их близко не увидит, не почувствует их мягкой теплоты. У него даже останавливалось дыхание при этой мысли. С завтрашнего дня к этим бедрам прикоснется тот пьяный длинный парень, который только что нечаянно смахнул на пол тарелку с пирогами и сейчас смеется, широко разинув рот. А какое он имеет право брать то, что принадлежит ему — Пиетри? Разве не сама она пришла к нему в тот весенний вечер? Почему же теперь он должен остаться в стороне? Или он хуже других людей?
Пиетри весь подался вперед от напряженных мыслей. Никогда раньше он так много не думал, как в этот вечер.
Конечно, он красив, этот Роберт Карьямаа, что и говорить. Он большой и гладкий от хорошей жизни. У него розовые щеки и пухлые губы, которые сложены беззаботно, как у ребенка. Его всегда любили девки не только за то, что он высок и упитан, но и за то, что карманы его всегда полны конфет. Еще бы ему не бросаться конфетами. В лавке его отца были не только конфеты.
У Пиетри глаза становились ярче, когда он смотрел на жениха и на его длинную гладкую шею, похожую на ствол молодой березы.
Но вот его увидела Сальми Уйт. Она остановилась нерешительно и сначала не знала, что ей делать: подойти к нему или итти дальше в кухню.
Она сказала:
— Здравствуй, Пиетри.
И он поспешно ответил:
— Здравствуй...
Он почти встал на ноги, — так сильно он подался вперед. Он ждал, что она еще добавит что-нибудь. Может быть, она скажет, что это не ее свадьба, что она и не думает вовсе выходить замуж и что она с нетерпением ждет новой весны, когда можно будет опять открывать для него двери маленького амбарчика. Но она ничего не сказала.
Она помялась немного и вернулась к столу. Там она просунула свою белокурую голову между своим отцом и женихом и шепнула им что-то на ухо.
