— Вы отказываетесь от пари?
— Соглашайтесь, соглашайтесь, — раздалось со всех сторон, — это любопытно. Конечно, сходите…
Я посмотрел на Женю. Она, видимо, еле сдерживала смех и взглядом кинула мне согласие.
Я тоже засмеялся.
— Хорошо. Я согласен. Пари принято.
— Ура! Ура! — закричало несколько голосов. — Принято.
Через несколько минут ссора была похоронена. Примирил всех великолепный крюшон…
Пишу это ночью, возвратясь от Кольки. Странная, нелепая история. Придется ведь завтра идти к этому, как его, Нейману, Вейману, что ли…
3 марта. Днем. Была Женя. Только что. Милая, милая. Ей-Богу, когда я около нее, мне, как какому-нибудь забронированному средневековому болвану, хочется подвигов, боев, чудесных случаев, только для того, чтобы показать, как я ее люблю.
И вдруг какой-то гипнотизер… Глупо. А все-таки придется идти… Завтра пойду.
3 марта. Вечером. Читал одну книжицу о гипнотизме. Читал, как один немецкий учитель зарезал под влиянием гипноза свою сестру. Неужели это такая сила? Чепуха! Завтра пойду.
4 марта. До двух часов ждал Женю. Боже мой, как я не люблю, когда она не приходит. В эти минуты, когда после назначенного срока потянется время — прямо убил бы себя — такой я несносный… Ждешь-ждешь… Каждый звонок, каждый стук — все это нервирует, волнует… Не пришла…
Неужели не любит… Пустяки. А как я люблю ее. Правда — я не убеждаю себя в этом. Это не самогипноз. Это я чувствую, да, чувствую. Завтра к Штрейну. Пусть попробует.
5 марта. Был у Штрейна. Дико все это. Принял меня сначала сухо. Долго не соглашался, но когда я рассказал ему все — ужасно заинтересовался… Только какое у него злое лицо. Как у Нозмана. Словно змея, которой наступили на голову. И глаза змеиные.
Сеанс был недолгий.
Комната, в которой меня принял Штрейн, какая-то полутемная конура. На полу листы бумаги, картон, кисти. Окна запылены. Потолок грязный. Мебели всего два стула. На один из них Штрейн посадил меня, на другой сел сам. Близко-близко от меня. От его засаленного пиджака и изо рта скверно пахло. Лицо у него сухое, морщинистое. Бровей почти нет. Нос с характерной горбиной и с легким переломом. Подбородок острый. Такими в уголовных романах обыкновенно бывают преступники… Взял за руку.
— Смотрите мне в глаза.
Я стал смотреть. Пристально. Зеленые, неприятные глаза. Как два кусочка болота с трясиной. Куда-то уходят вдаль. Было неприятно. Мои глаза слезились. Потом стали тяжелыми веки. Я несколько раз мигнул. Вспомнил Женю. Хотел улыбнуться — не мог. Штрейн наклонился почти к самому лицу, положил руку на лоб. Рука тяжелая-тяжелая, и от ее прикосновения делалось мутно в голове… Больше ничего не помню. Сколько я проспал — не знаю. Разбудил меня Штрейн, как он говорил, не скоро. Когда я открыл глаза, он испуганно тряс меня за плечо.
