Температура у Горбунова непрерывно росла. Лицо его разрумянилось, отросшая светлая борода густо выступала на пламеневших щеках.
"Жалко как, - думала Маша, - такой молодой еще, и вот..."
Однако гораздо большим было ее сожаление о том, что внезапно кончился, иссяк источник ее тайной радости, что удивительные письма уже некому будет писать, что жизнь ее стала беднее.
"В разведчицы пойду, - решила девушка, - или в пулеметчицы... Что мне в тылу околачиваться?.." И она начала размышлять, каким путем осуществить ей это давнишнее желание. Время от времени она наклонялась над старшим лейтенантом, рассматривая его так, словно видела впервые. Но и в самом деле перед ней лежал человек, мало, в сущности, знакомый, почти чужой и ныне уходивший от нее навсегда.
Дверь приоткрылась, и в образовавшейся щели показалась голова Клавы Голиковой. Маша взглянула на подругу и недовольно отвернулась. Клава вошла, неся котелок, осторожно ступая тяжелыми сапогами. Она была в ватнике, надетом на халат, отчего казалась непомерно растолстевшей.
- Ну, что? - спросила она тихо, присмирев от участия.
Маша повела головой и не ответила.
- На, поешь, - робко шепнула Голикова, не вполне уверенная в том, что ее предложение уместно сейчас.
- Опять горох... - заметила Маша.
- Опять...
- Не хочу, - сказала Маша. Ее раздражали трогательные заботы подруги, на которые она, в сущности, не имела права.
- Поешь все-таки... - Голикова умоляюще смотрела на Рыжову.
- Ладно... Поем, - сказала Маша и поставила ужин на пол.
"Странная какая", - подумала Голикова с некоторой досадой.
Ее сочувствие было слишком велико, чтобы она могла не желать более ясного, общедоступного выражения горя.
- Ты бы поспала часок, - посоветовала она, бессознательно испытывая Машу.
- Как же я могу? - возразила та.
- Я посижу за тебя, - предложила Голикова.
- Нет, не надо...
Клава опустилась на пол и нежно обняла подругу.
- Знаешь, я комиссару нашему все рассказала, - сообщила она.
- Зачем это? - встревожилась Маша.
- Он тебе разрешил за Горбуновым ухаживать...
Маша ничего не ответила, и Голикова, обидевшись, помолчала. Потом, по-своему истолковав сдержанность подруги, горячо шепнула ей на ухо:
- Ты не отчаивайся... Может, еще отлежится... Я уверена, что отлежится...
Маша не произнесла ни слова, и Клава печально вздохнула.
- Закури, Муся, - предложила она. - Говорят, от папироски легче становится... Я сверну тебе, хочешь?
- Глупости какие, - сказала Маша.
