- В самом деле! Чего же мы стоим? - спохватилась Клава.
- Не знаю, как вам и показаться, - проговорила Рыжова.
Обведя девушек взглядом, она медленно стащила с головы ушанку.
- Остригли! - ужаснувшись, прошептала Голикова.
- В госпитале, когда я без сознания лежала...
Маша испытующе смотрела на подруг, стараясь по их лицам определить истинные размеры несчастья. Отрастающие волосы торчали на ее круглой голове неровными мальчишескими вихрами.
- Такие кудряшки были! - опечалилась Клава.
- Говорю, без сознания лежала...
- Т-тебе даже идет, - серьезно сказала Аня, хмуря тонкие черные брови, резко выделявшиеся на бледном, очень красивом лице.
- Идет или не идет - совершенно неважно. Было бы только удобно... послышался новый голос.
Маша повернулась на него и в углу, на лавке, увидела незнакомую девушку. Та поднялась, и огонек коптилки, заколебавшийся от движения воздуха, скупо осветил скуластое, плоское лицо с коротким, вздернутым носом.
"Тебе, конечно, неважно", - переглянувшись, подумали одновременно Маша и Клава.
- Максимова Дуся... - сказала девушка, рекомендуясь, и крепко пожала руку Рыжовой.
- Ничего, отрастут скоро, а пока в косыночке будешь ходить, - утешила Машу Голикова.
- К сожалению, они действительно быстро отрастают, - заметила Максимова. Сама она была повязана чистым белым платком, стянутым а узел на затылке. - Я стригусь каждый месяц.
Изба, куда пришли девушки, состояла из жилой половины и сеней. Около трети комнаты занимала большая закопченная печь, на ней спала хозяйка с детьми. Неразборчивый шепот и ленивый, слабый плач доносились из темноты под потолком. В избе был полумрак, над столом мерцала задымленная позолота иконы. На веревке, протянутой под черными низкими балками, сушились чулки.
Маша, скинув гимнастерку, умывалась в углу из старого чайника, подвешенного на бечевке. Девушки собирали ужин. Аня открыла банку мясных консервов, припасенную для особого случая, Голикова колола сахар штыком от немецкой винтовки. Подруги расспрашивали Рыжову, как ей жилось в госпитале, и она коротко отвечала, недовольная присутствием непредвиденного слушателя. Сестра с плоским лицом, спокойно внимавшая Их беседе, мешала рассказать о самом важном. По дороге сюда Маша предвкушала удивление подруг, когда им будут показаны письма прославленного в дивизии комбата, и теперь была раздосадована. Странное удовольствие, испытываемое ею от признаний человека, к которому недавно она чувствовала лишь почтительное уважение, смущало девушку. Быть может, даже оно свидетельствовало о ее легкомыслии, если не было обычным для всех в подобных случаях. И Маша огорчалась оттого, что задушевный разговор, видимо, не мог немедленно состояться.
