- Узнаю бывалого солдата... Умеет жить на войне, - сказал командарм, когда все сели.
- Прошу отведать капусты... Собственного приготовления, - прохрипел Николаевский, разливая водку.
- Да и то сказать, - продолжал командующий, - воюем мы еще недолго, собственно, начинаем воевать. Стало быть, и устраиваться на войне надо не на один год...
Он говорил неторопливо, как все люди, привыкшие к тому, что их выслушивают до конца.
- Заехал я тут недавно к одному командиру... Стали укладываться на ночь, - смотрю, мой хозяин, как был в валенках, в ремнях, повалился на лавку, вещевой мешок под голову сует. "Ты и дома так?" - спрашиваю...
Генерал умолк, старательно, по-стариковски разжевывая пищу; Николаевский вежливо ожидал, когда гость сможет продолжать.
- "Нет, - отвечает, - дома я раздеваюсь..." - "Ну, а здесь ты разве не дома?" - говорю. И добро бы условия ему не позволяли. А то сидит во втором эшелоне.
- На временном положении себя чувствует, - сказал Николаевский.
- Вот именно... Как на вокзале... - Генерал громко засмеялся, переводя взгляд с Богданова на Николаевского, но его не поддержали.
Майор почтительно, ненатурально улыбнулся; комдив, чертивший что-то на скатерти черенком ножа, казалось, не слышал последних слов командующего.
- Как на вокзале, - повторил генерал сквозь смех. - Какой же это солдат?.. Тот и на ночлег устроится с удобствами, и картошку на угольках испечет так, что позавидуешь, и окоп отроет со вкусом. Он обжился на войне... В этом вся суть. На марше он не сотрет ног, в бою по звуку определит калибр пулемета. А с таким солдатом ничего не страшно.
- Так точно!.. - сказал Николаевский.
Вошел вестовой, неся большое блюдо жареного мяса. Майор взял графин, чтобы налить по второй рюмке, но командующий отказался, сославшись на запрещение врачей.
- ...Убери, майор, водку подальше, а то, пожалуй, не выдержу, проговорил он шутливо.
- Слушаю, товарищ генерал-лейтенант, - не в тон, как на службе, ответил Николаевский, отставив графин.
Богданов тоже не стал пить. Ел он, впрочем, много, потому что проголодался за день, но больше молчал. В конце ужина его вызвали к телефону, и, переговорив, полковник вернулся к столу, глядя на часы.
- Славный у тебя комбат Горбунов, - проговорил вдруг командующий, обращаясь к Николаевскому. - Умный офицер...
- Орел! - подтвердил с неожиданной горячностью майор.
- Превосходный офицер! - оживившись, сказал Богданов.
- Лучший у меня командир, - добавил Николаевский.
