По уходе Горбунова генерал сдвинул очки на лоб и долго потирал веки.
- Я знаю, что у тебя на уме. Николаевский, - заговорил он, не открывая глаз. - Думаешь - заварили кашу, как расхлебывать будем.
- Никак нет, товарищ генерал-лейтенант. - Простуженный голос майора был глух и невыразителен.
Командующий опустил очки, и на его неподатливом лице обозначилось подобие улыбки.
- Какое там "никак нет". Против всяких правил воевать собираемся. Наступать хотим в распутицу, когда никто не наступал, атакуем там, где пройти нельзя. Солидные люди, а поступаем легкомысленно... Так ведь думаешь, майор?
- Трудновато будет, товарищ генерал-лейтенант, - сказал Николаевский. Места кругом болотистые, низкие.
- Легко солдату не бывает... Ты бы на моих инженеров поглядел - с ног валятся... А дорогу у себя в тылу ты видел? Двадцать девять километров деревянного настила! Завтра подведем его к самой станции. Первоклассная дорога! Трясет только там до невозможности.
- Дорогу видел. Хорошая дорога... - согласился майор.
- Ну и немцы не ожидают, что мы по слякоти полезем на них... Как полагаешь?
- Никак они не могут ожидать, - подтвердил Николаевский.
- Вот видишь... А легко солдату не бывает...
Генерал поднялся из-за стола.
- Что же, майор, и чаем нас не угостишь? - сказал он.
- Не откажите, товарищ генерал-лейтенант... - громко проговорил командир полка.
Он выглянул за дверь. В первой комнате осталось немного людей; на лавке сидели Зуев и адъютант командующего - лысый капитан в кителе. Майор подозвал к себе вестового. Они пошептались, и солдат, стуча сапогами, побежал в сени. Николаевский вернулся и начал убирать со стола карты; следом появился вестовой со скатертью подмышкой, со стеклянной посудой, поблескивавшей, как вода, в темных ладонях. Лицо бойца, немолодое, с обвисшими усами, желтоватыми от табака, было таким напряженным, словно солдат шел в бой. Майор поставил на стол водку, налитую в графин; вестовой подал на тарелке рыбные консервы, колбасу, сало, квашеную капусту, масло в розовой масленке из пластмассы.
- Красиво живешь, майор, - одобрительно проговорил командарм; он стоял у стены - тучный, в широкой гимнастерке, засунув руки за пояс.
- По возможности, товарищ генерал-лейтенант, - серьезно сказал Николаевский.
- Моему начальнику АХЧ у тебя бы поучиться, - заметил Богданов.
Ему, как всем в дивизии, было известно, что и боевыми делами Николаевский гордился меньше, чем хозяйственными удачами. Люди у майора ели лучше, нежели в других частях; его личный быт, даже в непосредственной близости к переднему краю, мало чем отличался от жизни в тылу. Впрочем, это был тот особый, очень опрятный быт, в котором известное изобилие сочеталось с казарменной простотой.
