— И тут неизведанные края! — усмехнулся он, — Да я везде первый!
Он быстро двигался и пыхтел в её ухо, а потом всё закончилось. Он выдохся и лёг рядом с улыбкой, полной самодовольства:
— Знай своё место. И не смей мне больше сопротивляться. Я убью тебя, но до этого уничтожу каждого волчонка в этом лесу, каждую лань и всех тех гадов, которых ты бережёшь. А магия… она покориться мне так же, как и ты, а ты будешь наблюдать и дохнуть долго. Скоро придут мои люди, а ты всего одна женщина на всех, вряд ли тебе придётся сладко… — он сделал паузу и перевёл дыхание, — И всё же: зачем ты обрекла себя быть человеком? Что так тебя заинтересовало в людях?
Квинтес не сразу ответила, а мужчине даже показалось, что она и вовсе обрела молчание на веки, но, взглянув на неё мельком, он обнаружил, что рядом с ним не растоптанная женщина, а притаившийся обессиленный хищник.
— Вы ужасны. — прошептала она наконец подавленным голосом, — Жуткие существа, убивающие друг друга ради забавы в борьбе за власть и жёлтый металл. Но иногда… — она замерла, и почему-то прозвучала дальше завороженной собственной иллюзией, — Некоторые из вас живут и умирают не за метал, а за чувство. И это вдохновляет даже меня — ту, что создана вдохновлять других.
— Ищешь любовь? — усмехнулся он, — Ну да, на краю света среди волков, лисиц и оленей её найти вероятней, чем в остальном мире. Секрет открою — любви нет. Это сказка.
— Она есть. — тихо возразила девушка, — Ты слишком слеп, чтобы видеть этот свет.
Он сладко зевнул и задремал, а Квин лежала молча, глядя слезящимися глазами на тлеющие травы. В этих глазах не было смирения или признаков растоптанной женщины, как ожидал Тарк, но была первобытная ярость и злость, рождающая черноту из зрачка, который ждал момента, чтобы лопнуть.
И момент настал, когда угасла последняя травинка. Квин сотрясла судорога, но крик застрял в горле, не давая повода для пробуждения насильника. Изнутри жгли горе и обида, а сила устремлялась, чтобы забрать душевные муки, растекаясь по жилам словно раскалённая сталь, делая человеческую сущность девушки на шаг ближе к её первозданности. Казалось, ещё миг — и тело не выдержит, уступит силе и отпустит душу, но Квин боролась за жизнь.
Минуты длились вечность, муки душили, но в конце концов уступили. Тяжесть магии по жилам ощущалась теперь иначе — не сталью, а горным ручьём кристальной чистоты. Боль отступала, сердце успокаивалось, но не разум. Отчаяние и обида сменились холодной яростью, жаждой отмщения.
