поначалу я думал, будто она при сестре стесняется, но затем увидел, что она вообще меня игнорирует в сообщничестве нашем, и я уже разозлился, и как же это было отлично от моего состояния, с коим я за стол садился, и тогда почудилось мне на миг, будто и в самом деле ничего не было ночью, а мне всё минувшее пригрезилось, или я безумец, или, мысль мелькнула, будто они меня безумцем выставить желают, перед собою и предо мною позабавиться, вот ведь, отец Дмитрий, как человек устроен удивительно: полчаса назад хотел искренне и с сердца замиранием, чтобы не было ничего из в ночи развернувшегося, а здесь уже усиленно доказательства в уме перебирал, засвидетельствовать бы мне помогшие, что было в этой ночи всё минувшее, и вспомнил о Бруте в очередь первую, но ведь Брут уверен, будто это Марфа со мною была, а вдруг Марфа скажет: да, это я была, Брут ведь не отличает их, и не скажешь же Бруту: дружочек, я тебя разыграл в тот вечер ради шутки, поверь мне, и Марфа, которая тебе показалась развратной, никакая не Марфа была, а Мария самая что ни на есть настоящая, ты мне веришь теперь, что Марфа была Марией, да, свидетельство это слабоватое, а что на очереди, на очереди платье Марии с того вечера порванное, но пойди, сыщи в этом необъятном гардеробе её, у Марфы вещей поменьше, а у Марии бесконечно, и может у Марии несколько таких платьев, а может и у Марии, и у Марфы по такому платью, нет, так не пойдёт, стоп, шея, я кусал ей шею, и гляжу я ей на шею, где отчётливые были следы, даже когда вёз я её домой, гематомы от зубов моих, но нет на шее Марии никаких следов, хотя у меня спина болит от её царапаний и впиваний, ну, думаю, крем тональный прямо-таки чудеса творит;
и спрашиваешь ты тогда, отчаявшись перед выбором быть предателем по-честному или безумствовать догадливо, и скажи тебе кто, когда ехал туда, что сам будешь к вечеру минувшему беседу вести, когда все о ней молчат, не поверил бы, но теперь спрашиваешь ты у Марфы: как, Марфа, ты вечер вчера провела по ухода моего времени; и Марфа отвечает тебе: читала книгу; а ты, Мария, спрашиваешь, и глазами Марию насквозь пронзить собираешься, и, в то же время, умоляешь её и соврать, и правду показать хоть как-то, и чего ждёшь не ведаешь, лишь бы чего, пусть в сообщники возьмёт, пусть раскроет тебя, но хоть что-нибудь, а Мария, ложкой в тарелке водит вяло среди еды оставшейся, и отвечает тебе также вяло: а что это ты интересуешься жизнью моею вдруг, на что маменька ей: Мария, ну что же ты так с Андреем разговариваешь, и сама тебе маменька за Марию отвечает, таков уж нрав у маменьки их, углы острые сглаживать, боль семейную всю на себя и неурядицы все принимая, отвечает тебе маменька: мы с Марией вчера кино допоздна смотрели про любовь, звали Марфу, но у неё настроение никчёмное было, читала она; и ты понимаешь тут, что если даже сёстры и хотят тебя разыграть, то маменька, знаешь ты её превосходно, ни за что бы в эту игру их не включалась, слишком много супруг её саму разыгрывал, и, к тому же, отношения с мужчинами дочерей её дело важное, и одного ей лишь хочется: чтобы дочери счастливы были, а счастье на обмане не построишь, в этом маменька уверена, и зная всё это о маменькиных убеждениях, пробивает тебя озноб уже настоящий, и понимаешь ты, что ничего ты не понимаешь, и слов предупреждение Марии не Марии беспомощно припомнить силишься;
