Имя Твоё | страница 68

Теперь уже начинает проясняться насколько всё не так, и как жутко не хватает слов для происходящего, для называния его слов, да, сколько угодно, но дело в том-то и есть: слова эти, сами подвёртывающиеся, только со стороны выдают себя за такие точные и уместные, и подкупают тем ведь, что знаешь их давно уже, мол, мы знакомые твои старые, ты чего же, нам не доверяешь, и если не доверяешь, пеняй на себя, быть тебе скотиной бессловесной, бросим тебя, обидимся, и тогда поймёшь затем, да поздно будет уже, как надёжно были мы правы, и будем правы всегда, потому что мы единственные, а не первые попавшиеся, ведь вторые тебе отродясь не попадались, да и сам проверь с обратной стороны правоту нашу простую, если очень уж того хочется: первое попавшееся слово разве не есть уже потому самое главное, чёрт тебя подери, самое лучшее и верное, вон даже и психологи первым попавшимся словам доверяют больше других, вот-вот, не подставляй верных друзей, тебе же хуже после будет, останешься с носом, и даже без носа, ведь нос это тоже первое что на ум приходит, да и как ты иначе эту штуковину на физиономии своей называть будешь, как не этим вот, первым подвернувшимся, и опять же, заметь, единственным и неповторимым, носом;

нет-нет, теперь вам меня не обмануть, вы все как один риторические приёмы, ловушки и капканы, и не для мыслей вовсе, нет, куда хуже: для людей и их жизней, но я знаю теперь всё, и всё это не такое, каким вы его хотите показать и показываете, да показать не в силах, и пусть отныне у меня нет слов для происходящего, но, о чудо из чудес, оно продолжает случаться, именно теперь, когда вы, подворачивающиеся под ноги и ставящие подножки, надоедливые слова цепляетесь за меня, просите: назови, назови вот это твоё нами, нет, пусть это останется непоименованным, и пусть я даже не получу его себе, пусть, зато и вы, вы, маленькие уроды, его не получите уже, и отныне никто на этой земле не завладеет происходящим со мной, а если отец Дмитрий прав, то пусть всем отныне безраздельно господствует Тот, кому всё это и принадлежит, но это не мне решать, хотя, почему это не мне, я же не за других, но за себя вполне в силах решить: здесь, на моём месте, надоевшим своей лживостью названиям, делать больше нечего, и отныне буду я хранилищем неназванного;

избавляюсь от любви в первую очередь, от этого слова, от любви к Марфе своей, тянула потому что называнием своим множить миг настоящий в будущее непрестанно, а грядущее сопротивлялось: не навязывай, вопило, продолжения во мне того, чего тебе вчера хотелось, у меня свои собственные имеются хочется и не хочется, а ты тащишь уют унылой и холодной зимы, когда лучше укрыться с головой под одеялом и обнимать Марфу свою, тащишь это в весну сырую и холодную, но весне не нужны твои одеяла и уюты, и ты Марфин не нужен, и Марфа твоя не нужна, у весны своя стихия: будоражащая, не считающаяся с твоими вялыми инертными намерениями, неуютность; да и к зиме, был ли ты к зиме настолько внимателен, Андрей, чтобы понять: не Марфа уют создавала душе твоей и телу удовольствие чинила, но уют требовал и создавал Марфу тебе и тебя Марфе, и мог на месте твоём любого создать, и на месте её любую создать, и было бы всё таким же, но ты и Марфа были бы им и Марией, а если ты остался бы по милости зимовьей, а рядом другая стала, то была бы тебе она Марфой не Марфой, да к тому ведь всё всегда и клонилось само, ветвями яблочного дерева с плодами налитыми, место Марфы может занять сегодня вечером Настя, Ольга, Светлана, Мария, Алёна, Катерина, Дарья и недели не проходило без того, чтобы не мелькнул в душе помысел подобный, страшным тебе казавшийся, а ты, глупец, пугался его как неверности промысла в мыслях своих, но так его ты левой рукой отгонял, а правой, ведь у тебя две руки до сих пор, правой рукой, Андрей, не обращая на то внимания, Марфу крепче к себе прижимал и мысль о её заместительстве любой другой подначивал, и поглаживал даже неистовее, и когда происходило это, то и любовь так называемая к Марфе разгоралась ярче, и ты верил даже, будто это она и есть, и Марфу заставлял в то уверовать, поступая страстно чрез меры обыденной, но это всего лишь зима, Андрей, зима говорила тебе своё, и уюта требовала, а не любовь какая-то, уюта с кем угодно, и создавала из кого угодно тебе идол снежный, бабу с морковкой и ведром на башке круглой, а ты чучело идола тобой схваченного в наивности своей, в весну решил протащить, и удивляешься теперь талости её, и хруста прежней свежести от поглаживания не ощущаешь, и лёд не обжигает тебя страстно уже, когда к ней прижимаешься телом своим, а лишь грязные подтёки и вязкая жижа рядом с тобой, не греет и не холодит, нет, Андрей, ничего у тебя не выйдет, и ни у кого не выходило, брось идола своего, и не спрашивай: с чем я останусь, когда брошу своё, ибо ничего у тебя никогда и не было своего совсем, а лишь зимы уют удавшийся, весны будоражение тревожащее, лета ярость окутывающая и осени тревога обновляющая, и никакой любви, понял ли ты Андрей, так ведь;