— Вот что, мадам, если хотите убедить меня, что вы обладаете магической силой, то сделайте какое-нибудь чудо… ну, самое простое… Вот, передвиньте это перо силой вашего взгляда…
— Нет, я не сделаю ничего, что вам угодно называть чудом…
— И так всегда, когда подобные нам находятся перед лицом скептика, могущего вас разоблачить,
— Я не сделаю ничего, потому что не имею права тратить хоть миллионную частицу моей силы, ибо эта сила нужна мне для спасения моей дочери.
— Ну, мадам! Не думайте, что я верю в ваши силы. Я не желаю знать о разногласиях в вашей семейной жизни. Я знаю лишь отца, который воспитал вашу дочь и вырастил ее. Если хотите видеть вашу дочь, идите к мужу…
Ее лицо оделось грустью, и видно было, что она силилась остаться спокойной, совладать с собой.
— Я не могу этого сделать именно потому, что желаю спасения моей дочери. Вы отрекаетесь от меня, оскорбляете, готовы меня выгнать… Но внемлите же долгу матери, во имя которого я к нам пришла.
Она охватила голову руками.
— Да нет же, нет!.. Я могу убить ее… Это я знаю!
Я умоляю вас лишь об одном: завтра, в ранний час, идите к Ламберту… скажите, что я здесь, что я прошу лишь позволения побыть с полчаса подле дочери, в его присутствии, для возвращения ей жизни… Просите его, умоляйте… Но вы его не знаете! Увидите, что он откажет!.. Что мы тогда будем делать? Как я несчастна, Боже мой!
Я видел непритворное горе матери и согласился:
— Я пойду к нему.
— В котором часу я должна быть здесь?
— Завтра в десять. Но… ночь ужасно темная, я провожу вас…
Она отказалась и вышла. Странные чувства остались во мне: и презрение, и симпатия, и ненависть, и удивление. Я целую ночь сидел за книгой Гарвея Шмидта.
В девять часов утра я пошел к Ламберту. Больная была в том же печальном состоянии, но только я приблизился, она слегка затрепетала, чего с ней прежде не было, слегка притянула меня к себе, когда я взял ее за пульс, и с любопытством потрогала мой рукав… Она была мертвенно бледна, и я с минуты на минуту боялся кризиса. Отец ждал меня на пороге.
— Я должен вам сказать по дружбе… — начал я.
Его покоробило.
— Я не хочу вмешиваться в вашу личную жизнь, но, как врач, должен сказать, что мне пришла идея…
— Какая идея? — спросил он подозрительно.
— Из ваших уст я слышал о несчастье вашей дочери; ее мать…
— Мать!.. Эта женщина!.. О ней вы хотите говорить?!
— Она жива, быть может.
— Мне-то что за дело?
— Позвольте! Как бы ни была она виновна, нельзя ей отказать в свидании с умирающей дочерью…
