О, если б я мог воздержаться от этого! Но, признаюсь вам, нет более сильного, более притягательного, более восхитительного опьянения, чем это! Когда в холодеющие члены проникает этот согревающий и оживляющий флюид, наполняющий все органы, все фибры вашего тела, вы испытываете ощущение, не поддающееся выражению. Вы умирали и вновь ожили…
Напрасно я говорил себе: «Остановись», мое существо жадно поглощало этот волшебный ток… Воля была бессильна, и я убивал… убивал…
Посредством пальцев, посредством взгляда, о, взгляда в особенности, я поглощал жизнь своих жертв, а они были не в силах отойти от меня, испытывая невыразимое наслаждение…
Затаив дыхание, зачарованный его горевшим сладострастием взором, слушал я его речь.
Он рассказал мне все: какие нужно было производить пассы, какое направление давать взгляду и тому подобные технические приемы.
И я внимал ему, опьяненный его словами, как ядовитым напитком.
— Теперь, когда я все сказал, я должен умереть! — вскричал он. — Проводите меня к больному ребенку.
— Злодей! — вскричал я, придя в себя. — Ты хочешь меня сделать участником своего преступления? Никогда!
Он пронизал меня взглядом, и мое возмущение разлетелось, как дым.
— Ты, которого я только что посвятил, — укоризненно произнес он, — разве ты не понимаешь, что наша наука дает нам возможность оживлять? Я отдам то, что взял. Ведь я же сказал, что хочу умереть!
Я ему повиновался, так как противиться не мог, если бы даже и захотел.
Через несколько минут мы были у больного.
Едва Жорж заслышал шаги Тевенена, как открыл глаза и, поднявшись, протянул к нему руки.
Доктора пошли вслед за нами. Возле постели стоял в глубоком отчаянии отец, ожидая чуда.
Ребенок сидел на постели, качаясь от слабости.
Винсент медленно приближался к нему, устремив взгляд и протянув руки. Пальцы их, казалось, были неподвижны, но на самом деле производили едва уловимые движения, видел которые и знал их значение один только я.
Жорж медленно опустился на подушки и тотчас заснул. Старик приблизился к нему и положил свою руку на его лоб. И, — не могло быть никакого сомнения в том, что я увидел, — на бледном лице больного появился румянец, а в глубине полузакрытых глаз зажегся огонь жизни. Этот человек не солгал: он влил в ребенка похищенную жизнь.
— Ваш сын спасен, — произнес Винсент слабым голосом, обращаясь к доктору Ф., безмолвно наблюдавшему эту сцену.
Потом, обернувшись к присутствовавшим врачам, медленно произнес:
