И хотя эти слова в действительности ровно ничего не значили, но, повторяя их мысленно, я все же испытывал некоторую робость, как перед неразрешимой загадкой, скрывающей ужасную тайну.
Я долго не мог избавиться от этого ощущения и успокоился только на другой день. Зато любопытство узнать подробности о Винсенте возросло до крайних пределов.
В назначенный час я снова был у доктора Ф., который показался мне немного озабоченным. Спросив с участием о причине тревоги, я узнал, что его беспокоит с некоторого времени здоровье сына. Но страсть исследователя взяла верх над чувством отца, и мы пошли к больной, где провели несколько часов, погруженные в наблюдение леденящих душу явлений каталепсии и гипнотизма.
Когда же, усталые, мы вернулись в кабинет и поделились нашими наблюдениями, я сказал доктору Ф.:
— Теперь позвольте мне напомнить вам вчерашнее обещание — подробно рассказать о Винсенте.
— Я лучше дам вам прочесть мои записки, — произнес доктор. — Я имею привычку, принимая клиентов, записывать интересные обстоятельства первого с ними знакомства.
Доктор встал, открыл один из картонов, вынул несколько исписанных листов бумаги и, подавая, сказал:
— Читайте, а я пойду сделать кое-какие распоряжения.
* * *
Вот что я прочел:
«Сегодня, 15 апреля 190… в шесть часов вечера мне подали карточку, на которой значилось: “Винсент де Боссай де Тевенен, доктор Парижского факультета”. Я привскочил от удивления. Как психиатр, я специально занимался историей животного магнетизма, и меня не могло не поразить это имя, принадлежащее одному видному ученому очень отдаленной эпохи. Он был современником по крайней мере моего деда. Я приказал немедленно просить посетителя и, спустя несколько секунд, увидел бодро входящего в кабинет почтенного старца с пергаментным лицом.
После обоюдных приветствий я спросил его, чем могу быть полезным.
— Я пришел, — сказал он твердым голосом, — просить вас принять меня пансионером. Постойте… — живо прибавил он, заметив мой жест удивления.
— Извините, — перебил я его, — но вы действительно доктор Тевенен?
— Бывший ученик Месмера и друг де Пюнсегюра. Совершенно верно.
— Но сколько же вам, в таком случае, лет?
— Сто девять.
— Но знаете ли вы, что моя лечебница назначена специально для душевнобольных?
— Я это знаю и повторяю мою просьбу. Я сумасшедший.
Как ни привык я ко всяким нелепым выходкам моих пациентов, эта все-таки меня удивила.
— Позвольте мне в этом усомниться, — улыбнулся я. — Вы кажетесь совершенно здоровым.
